Свод
Шрифт:
Тяжёлые мысли Хмызы как ком снега, летящий с горы, нарастали в его гудящей голове. Но тут, поклонившись пану, заговорила девушка:
— Я пайду з вами, пан, каб толькі Базылю нічога не было[126]…
ГЛАВА 4
Первый снег в этом году выпал очень рано. Прошло чуть больше недели после тех самых памятных событий, связанных с вошедшим в историю старой Литвы драгичинским Юрасиком и природа, подводя черту под прошедшим, утром двадцать шестого октября 1517 года, словно чистый лист книги учёта церковного имущества выслала все поля и дороги тонким слоем мягкого снега.
Вокруг всё было белым-бело. Только во дворе мельницкого замка, где ещё с рассвета готовили отъезд пана Криштофа, эту непорочную красоту испортили следы десятка ног, превратив тонкое покрывало первого снега в чёрную, вязкую грязь. Но это во дворе, за воротами же, притихшие от сильного ночного снегопада поля просто радовали глаз чистотой своего нового убранства.
Экипаж пана Криштофа, Писаря Великого Княжества Литовского и королевского подскарбия, издали напоминающий древесную улитку, медленно уползал к дальнему лесу. Вместе с этим на уставшие от ветров и дождей окрестности опускалась тихая грусть.
Якуб зябко повёл плечами. Сырой и холодный ветер, долго присматривающийся к молодому Войне, стоявшему у въездной арки ворот в компании своего заграничного друга, решил напомнить о себе и потянул с поля неприятным холодом.
Глядя на англичанина, никак нельзя было сказать, что лёгкий мороз доставлял ему какие-то неудобства. Мысли Ричмонда сейчас были далеко.
Якуб тяжело вздохнул, повернулся спиной к исчезающему вдали экипажу и спросил:
— О чём вы задумались, Свод?
— Так, — коротко отмахнулся Ричи, — думаю о том, что мне будет не хватать вашего отца. Нет, правда. Уж простите, Якуб, возможно, это вас обидит, но милорд самый достойный человек из всех, кого я встречал в последнее время.
— Отчего это должно меня обидеть? — ответил Война. — Он ведь мой отец.
— Обидеть вас может другое. Я хотел сказать, что вам, да что там вам, — англичанин простецки махнул рукой, — всем нам далеко до его мудрости и, если хотите, внутренней силы. Милорд велик. Что ему эти мелкие заботы о вашем имении? Такие люди в силах двигать делами целых народов, ведь они мыслят как короли. Хотя, справедливости ради нужно сказать, что, к сожалению, и короли далеко не все в силах вершить дела своих земель и народов.
— Опасные мысли, Свод. А произнесённые вслух они опасны вдвойне.
— Почему это?
— Как-то, — вспомнил Война учёбу в Шотландии, — один мой знакомый Стив МакРизи, спел мне балладу о том, как во время пира шуты воспользовались пьяной немощью королей. …Вы, Ричи, возможно, слышали её на родине?
Свод отрицательно покачал головой.
Якуб вскинул к небу глаза, вспоминая заученные строки:
— Мотив её, — признался он, — я даже если бы и помнил, то, вряд ли смог бы повторить, поскольку певец я никудышный, а вот слова помню…
— «В угаре пьяном, — начал Война, — после пира,
На опустевшем, на ночь троне,
Шутя, шуты играли в судьбы мира,
А ставки были – царские короны.
И тот, что был рождён горбатым,
В пылу ль, иль с умыслом, подарок чародея,
Что был, как оберег под троном спрятан,
Достал, и на кон бросил.
Холодея,
Шуты от страха отрезвели.
Отпрянули, пытаясь урезонить горбуна,
Но стрелы золотые потемнели,
Ведь жил в руках уродца Сатана…
И вот не просыхает кровь на плахах.
Это шуты сживают королевский род.
А стрелы чародея в «чёрных» лапах,
Кто их имеет – тот игру ведёт…
Покуда правят миром скоморохи,
А не законные цари,
Пройдут в забвении эпохи,
Ведь ночь густа вблизи зари.
Что ж почитаем, как вельможу,
А спрашиваем, как с шута?
Всмотрись, ведь чести не хватает роже,
— Внимание, Свод! — Якуб многозначительно указал пальцем в серое, неподвижное небо. — Горбу шута недостаёт кнута![127]
— Ого! — криво улыбнулся Ричи, — жёстко. Только вот мне вся эта скотландская мудрость кажется обидной, да и не про нас она. Если только, конечно, вы не решили намекнуть мне на то, что у меня вдруг ни с того, ни с сего появился горб, или, не дай бог, здесь меня кто-то относит к сословию шутов?
…Не смотрите на меня так, Война. Я знаю вас достаточно хорошо и понимаю, что рассказано всё это было с другой целью, но вот с какой?
— Да, Ричи, — Якуб значительно понизил голос, — вы правы. Я ни в коей мере не хотел вас обидеть, однако, думаю, вам не нужно говорить о том, что и у стен есть уши? Смысл рассказанного лишь в том, чтобы дать вам понять, все наши мнения об высокопоставленных особах лучше держать при себе.
— Да ладно вам, мистер Война, — Свод недовольно сморщился. — Начнём с того, что мы с вами, слава богу, не служим при дворе ни польского, ни русского короля. Уверяю вас, до наших с вами разговоров нет никому никакого дела.
— Ошибаетесь, Ричи. Не далее чем вчера мы с отцом долго говорили на эту тему.
— Не смешите меня, — возмутился Свод, — милорд просто не мог сказать, что нам в этом захолустье следует быть аккуратными в разговорах.
— Уверяю вас, — не сдавался Якуб, — он именно об этом и говорил. Люди короля щедро платят челяди за услышанные ими недобрые слова в адрес Короны. Отец говорит, что в Польше при троне состоит целая особая служба, занимающаяся подкупом прислуги различных вельмож. Не ухмыляйтесь, Свод.
В этих землях, сопредельных с Русью уже давно неспокойно. Отсюда и осторожность нашего монарха. Король желал бы быть сильным, но у него, — Якуб заговорщицки оглянулся и понизил голос до шёпота, — у него для этого сейчас мало возможностей. Сила же Руси, напротив, растёт день ото дня. И, как это нам Литовцам не неприятно, она со всё большим аппетитом смотрит в нашу сторону.
— Странно.
— Что ж тут странного?
— Говорят, что у Руси столько земель, что она и сама не в силах теперь охранять даже своё. Об этом говорит хотя бы то, что их дойное вымя тыкают ножом с востока всякие там ханы. Подумайте сами, Якуб, зачем вы Рассении? У вас нет богатых земель, нет морей. Одни только леса и болота. Так что смешно и глупо искать крыс заговора в пустом корабельном ведре.