Свод

Войтешик Алексей Викентьевич

— Это похоже на обвинение, милорд. — Колючий взгляд пирата ощупал массивную фигуру королевского подскарбия, словно примеряясь как бы это половчее избавиться от того, кто в данный момент представлял для него угрозу.

Якуб, испугавшись этой перемены в глазах товарища, с сильным опозданием перевёл его слова.

— Это не обвинение, мистер Свод, — ответил через сына пан Криштоф, — это просьба о помощи. Вы, Ричмонд, судя по всему, большой ловкач и умница. Я никоим образом не хочу обидеть ни сына, ни моего старого друга, однако, убедившись в том, что нынешний страх и бессилие Хмызы это целиком ваш труд. Должен заявить, что вы заслуживаете глубочайшего уважения, даже, несмотря на то, что кто-то из невинных и пострадал.

Я прекрасно понимаю, что для того, чтобы полностью скрыть следы и снять подозрение с себя и с тех, кто населяет окрестные замки, делать это тёмное дело нужно было именно так, как это делали вы …и никак иначе. Мне известны люди вашего склада, Свод, — продолжил пан Криштоф, — переводи, Якуб, переводи, не задумывайся над словами, сейчас этого не нужно делать ни в коем случае. Так вот, я вижу, на что вы готовы, дабы доиграть до конца роль простого «гостя».

Подозреваю, что и я, и все присутствующие здесь сейчас же могут пострадать от вашего проворства и ловкости умелых рук, хорошо знающих оружие, но, милостивый господин Свод, я взываю к вашей мудрости. Не нужно лить нашу кровь в отместку за то, что вы раскрыты, а если уж и доигрывать какую-то роль, то лучше, исходя из вашей былой стратегии, доиграть роль того самого, треклятого Юрасика. Только на этот вечер, Свод….

Пружинное напряжение в фигуре англичанина заметно ослабло. Неровное дыхание упёрлось в тяжёлый выдох, и он ответил:

— Вам нечего бояться, милорд. Я поклялся защищать мистера Якуба и его родственников. Однако так получается, что вы опасный для меня человек. Раскрыв одну мою тайну, кто знает, возможно, захотите открыть и ещё одну? Я едва не нарушил свою клятву, совершая мщение и отпугивая молодого мистера Войну, мешавшего мне недавно в лесу. Как бы мне, дабы сберечь собственную свободу, не пришлось сделать нечто подобное и с вами, если вы, конечно же, решите открыть моё нынешнее местонахождение тем людям, которые меня ищут…

Эти слова трудно дались Якубу. Он чувствовал, как его ладони натурально мёрзли, став влажными от переживаемых в данный момент чувств. Отец не заставил ждать с ответом:

— Вы можете быть спокойным, мистер Свод. В этом глухом краю никто не посягнёт на вашу свободу, если, конечно же, вы и в дальнейшем не станете чинить самосуд. Ваше прошлое меня совершенно не интересует, хотя я догадываюсь, что где-то кто-то охотится за вашей драгоценной шкурой. Повторюсь, здесь, в глуши вы в безопасности. Более того, мне отрадно знать, что мой сын находится под присмотром человека, достаточно хорошо подготовленного к неспокойной жизни окружающего нас недоброго мира. Для вашей неприкосновенности, Свод, достаточно более не преступать Законы тех мест, что приютили вас. Убийство есть зло, а зло есть противозаконие во всём мире, какая бы земля вас не произвела на свет.

Однако, …темнеет. Свод, думаю, у нас ещё будет время поупражнять моего сына в переводах. Скажите, мы вправе надеяться сейчас на то, что вы сами сделаете в лесу всё как надо, или вам нужна наша помощь?

Англичанин поднял руку:

— Вам лучше оставаться здесь, джентльмены. — Коротко сказал он и, открывая дверь, бросил:

— Мне достаточно и одного помощника…

Якуб перевёл последние слова англичанина и, не в силах больше стоять, осунулся на скамью напротив отца. Присутствующие в замковой гостевой комнате молчали. Вскоре во дворе появился Казик и Свод, шедшие навстречу друг другу. Панский слуга торопливо вёл коня без седла и амуниции.

Англичанин резко ускорился и, ловко вскочив на спину лошади, тут же умчался со двора…

— Всё-таки Казик, — полным разочарования голосом выдохнул Якуб.

— Вот так дела…, — продолжил так же пребывающий от пережитого в предобморочном состоянии староста.

— Тш-ш-ш, — тихо прошипел пан Криштоф. — Не торопитесь с выводами. Этот бедняга Шыски скорее всего даже не знает, с кем имеет дело, впрочем как и ты, сынок, …да и я.

Старший Война смерил взглядом растерянного отпрыска.

— Я был уверен в том, что учёба за границей многое даст тебе, но не думал что столько. Надо же, тебя угораздило свести дружбу с самим чёртом…

Мрак приближающейся ночи медленно расползался из глубины чащи к её окраинам. В непроходимых кустах уже ощущался холодный туман, сползающий к лесу от холма. Зарево заката тлело где-то далеко за острыми верхушками разлапистых елей, скрывая силуэты людей, маячивших в ожидании у самой опушки, сгущались тени.

Двое дозорных из лихого отряда Хмызы, выставленных им далеко в поле, дабы в случае чего подать знак о появлении молодого пана, стали опасливо озираться. Мало того, что в непроглядном мраке они перестали различать фигуры своих соратников, разбухающая в слабом свете молодой луны ночная темень начала скрывать от них и раскинувшееся впереди поле.

— Вось табе і пан, — тихо произнёс один из них. — А шчэ кажуць, што паны трымаюць дадзенае слова[96].

— А то ты не ведаеш гэтых польскіх паноў, — ответил второй. — Вось убачыш, як ён выкруціцца. Скажа: «дык я ж і слова не даваў», ці: «мне тады было дрэнна, нічога не памятаю[97]...».

— А што ж цяпер будзе рабіць Базыль?[98]

— Хто яго ведае. Хлопцы і без таго ўжо яго не вельмі зважаюць, а як Война не прыедзе, то і зусім разбягуцца хто куды, бо і пры панах жыццё не мёд, а з такім атаманам дык і таго няма. Дарма што рызыкуе, ды нікога не баіцца. Вось і глядзі, — улыбнулся говоривший, и указал в сторону леса, — дзе Базыль? Няма Базыля..[99]

Хмыза даже был рад тому, что ночь накатывала так быстро. Он уже устал изображать показную твёрдость и уверенность, то и дело, поглядывая поверх линии выгнувшегося поля в сторону невидимого отсюда панского имения. Теперь ему было ясно, пан не приедет. На встречу с молодым Войной Базыль взял с собой только четверых: сестру, кума Яўхіма, да ещё двоих драгичинских беглых. Таким малым числом, в случае чего, легко было раствориться в лесной чаще, а своего главного помощника и сестру Хмыза теперь всегда старался держать подле себя, благо какой-то чудесный случай помог Михалине, его единственной на всём белом свете родной душе сбежать от карающего перста судьбы.

Кум дело другое. С этим человеком Базыль не боялся и к самому чёрту за лепёшками сходить. После последнего побега именно кум сначала спрятал Базыля с товарищами у себя, а потом помог найти им убежище в густом лесу. Он же и надоумил его, как можно жить с лёгкого разбоя. Вскоре и сам кум примкнул к Базылю, приведя с собой ещё людей, заставив их поверить в то, что тут в лесу и есть самая что ни на есть стоящая жизнь для обманутых и закрепощённых крестьян.

Род Базылёвого кума Ефима, как он сам говорил, вёлся из москвинов[100], а потому разбойничать и воевать тому хотелось сызмальства. Не понимал он литовской тяги к земледелию, а потому часто бил свою жену-литовку, что упрекала его за бесхозяйственность. Бил, пока не бросил её с детьми и не сбежал от них в лес.