Свод
Шрифт:
Но тут, Якуб, вот какое дело. Одни говорят, что это русские собор в щебень разнесли, а другие, что сам наместник воеводы подляшского своих вояк на это дело подрядил. Кто их там теперь разберёт?
Сам понимаешь, Патковский не такая важная птица как Карсницкий, хоть и тоже с польскими кровями. А ведь за Станислава с сыном в этой неразберихе и Радизвилы не вступились, смолчали, не зная кому слово замолвить. Карсницкие как-то сами всё уладили, откупились, наверное.
Пан Патковский поднял лицо к залитому лунным светом небу.
— Х-х, — коротко выдохнул он вверх облачко пара, — чему тут удивляться? Вон и на небе всё так же. Люди, как звёзды, а государи, как светила. Чем сильнее солнце или луна, тем незаметнее звёзды. Те, что посильнее светят, ещё видны кое-как, а те, что поменьше, и вовсе пропадают…
Пан Альберт оторвал взгляд от неба:
— У твоего отца, — как-то резко сменил он этот романтичный тон, — денег достаточно. Я ему уже писал, а вот теперь и тебе говорю. Нужно так поставить дело, чтобы в имении было на кого опереться. Оно и дурню ясно, что армию в Мельнике никак не соберёшь, но и слабаком с родовым именем Войны жить не годится. Вот и выходит, что тебе нужно быть понаглее, так, чтобы с одной стороны рассены тебя не трогали, а с другой, на твоё добро не зарились.
Чтобы быть понаглее, нужны надёжные люди, такие, которые в случае надобности и оружие в своих руках подержать сумеют или, что тоже немаловажно, смогут договориться с кем надо…
Пан Альберт положил свою тонкую, худую ладонь на плечо Войны:
— В случае чего, — совсем тихо сказал он, — смело можешь рассчитывать на старика Патковского. У меня для тебя всегда найдётся пара надёжных слуг, ну и кое-какая другая помощь. Сейчас на Литве много недовольных. Да и какая мы Литва? Есть уже и в нашей вотчине люди, что до того устали меж двух сосен болтаться, что готовы без лишних размышлений примкнуть к польскому королевству или поклониться русскому царю.
Уж или туда, или туда, главное, чтобы прибиться хоть к какому-нибудь берегу. Одни уверены в том, что нам ещё благо стать хозяйским двором для Польши, а другие, что лучше кормить обхазаренную московию. Уж больно у их Василия сильный аппетит. Видно желает подмять под себя и пересчитать по головам всё до самой Вислы. А раз желает, значит так и сделает. Киевскую Русь подомнёт и пересчитает по чёрным головам, а нас, белоголовых по белым. Перечтут и окрестят тех навек в какую-нибудь Чёрную Русь, а нас, как полешуков в давние времена в Белую. Вот увидишь, придёт ещё время, будем мы, поляки и литовцы, и говорить, и писать по-русски…
Война невольно улыбнулся такой нелепой мысли. Виданное ли дело, полякам говорить на чужом языке?
— Чему ты снова улыбаешься, Якуб? — Серьёзно спросил Патковский.
— Да так, — не стал рассуждать на спорные темы Война. — По мне уж лучше мужицкий язык, чем русский.
— А, — отмахнулся пан Альберт, — такой ты, поляк, знаток и мужицкого. Вот соберись как-нибудь, съезди в леса на юге, да только заберись поглубже в чащу. Тамошний люд здешних только с третьего слова на пятое понимает, да и Христа не во что не ставят, зовут жидом и не шутя грозят тем, кто его сюда принёс.
Война услышал позади себя шаги и обернулся. К ним шёл Свод.
— В-о-от, — с большой долей иронии протянул Патковский, — ещё одна фигура объявилась. Видать и не догадывается, в какой «рай» приехал щеголять в своём дорогом камзоле. Скажи, — не без сарказма заметил пан Альберт, — этот франт тоже приверженец мужицкого языка?
— Ну что вы, — глядя в сторону Ричмонда, ответил Якуб. — Он кроме английского ничего не знает.
— Бедняга, — вздохнул Патковский, — надолго он сюда?
— Думаю да.
— Несладко же и ему придётся. Видать привык парень жить в довольстве? Ишь, какой холёный …
— Что есть, то есть, — улыбнувшись, ответил Война. — Что случилось? — спросил он Свода по-английски.
— Да ничего, — натянуто ответил тот, бросая оценивающие взгляды вокруг. — Вас долго нет, вот я и стал беспокоиться…
— Чего это он так перепугался? — Удивился старик.
— Говорит, что страшно ему, — с едва различимой улыбкой, ответил Война. — В эдакой-то темени, да в чужой стороне…
— Да-а, — заключил Патковский, — тебе, мой мальчик, и самому сейчас придётся несладко, а ещё и за этим франтом надо будет смотреть в оба глаза, защищать его, оберегать. Да, да, не улыбайся. Знаешь, людям Базыля Хмызы всё равно кого воровать, таскают и таких, заможных, как баранов из овчарни. Украдут, а потом у хозяина выкуп требуют. Этот разбойник, я про Хмызу говорю, было дело, где-то пропал. Поговаривали даже, что изловили его. Ан нет. Снова объявился…
— А если не платить ему за иностранцев? — хитро поинтересовался Якуб, покосившись в сторону Ричи.
Патковский пожал плечами:
— Что ж, можно и так, да только тогда тебе в подарок пришлют голову твоего гостя, прилюдно пришлют, чтобы все видели. Ты, Якуб, по всему видать, раз привёз сюда этого важного господина, решил какое-то серьёзное дело в Мельнике начать?
— Да, признался Война, — хотелось бы. Для того же я и учился…
— Эхе-хе, — снова вздохнул старик, — уж и не знаю. Вы, конечно, с отцом сами хозяева своим деньгам, но я бы не советовал. Времена-то уж больно беспокойные…
— Пан Патковский, — предчувствуя повторное начало рассказа о тех самых «не самых лучших временах», не дал ему договорить Якуб, — а кто такой этот Базыль Хмыза?
— Базыль? — Удивился внезапному вопросу пан Альберт и привычно пожал плечами. — Разбойник, …бандит и жулик. Он тут человек известный. Люди шепчутся, что не местный он. Откуда-то из Троцкого павета[xii] на Мерачи, где Рудники — охотничьи угодья короля Сигизмунда…
Война кивнул, вспоминая недавний случай, произошедший с ними в тех самых королевских Рудниках.