Своими глазами
Шрифт:
Селения в Верхнем Египте, как правило, стоят в пустыне. Каждый клочок плодородной земли в долине драгоценен. Поэтому феллах живет среди песков и спускается к полям у реки. В Египте преобладают северные ветры. Они особенно радуют лодочников, ибо помогают им подниматься вверх по течению Нила. На сей раз, однако, когда мы были примерно на середине реки, ветер неожиданно стих. Владельцам фелюги — старику и мальчику — пришлось усиленно работать веслами. Тем не менее течение снесло нас довольно далеко в сторону. И тут мне представилась возможность убедиться, что бурлаки издавна существовали не только на Волге. Мальчуган соскочил на отмель, надел себе на плечо лямку и, нагибаясь вперед всем телом, зашагал вверх по течению, таща и лодку, и старика, и меня. Работа эта, видимо,
«Долина царей» — это безжизненная каменная чаша, на дне которой царит застывший, неподвижный зной. Рыжеватые скалы почти не расчленены. Было время, когда фараоны создавали себе заупокойные храмы в виде пирамид. Но ограбления, начавшиеся еще в глубокой древности, заставили их искать другие способы захоронения собственных останков. Было решено отделить заупокойный храм от гробницы. Этот новый тип захоронения возобладал в период Нового царства. Так, в ущелье Дейр-эль-Бахри возникла «Долина царей». Мне довелось посетить самую знаменитую из шестидесяти четырех раскрытых там гробниц — гробницу Тутанхамона. Именно сокровища этого захоронения впоследствии экспонировались в Москве. Поэтому пересказывать свои впечатления вряд ли имеет смысл. Хочется лишь заметить, что в гробницах «Долины царей» особенно поражает свежесть фресок, совершенно не потускневших за тысячелетия. Древнеегипетские художники пользовались несколькими цветами: красным, голубым, желтым, зеленым, белым и черным. Они не применяли оттенков и полутонов. Их мазки доныне сохраняют свою контрастность.
Роспись наносилась или по известняку, в котором вырубались подземные склепы, или по штукатурке, которая впоследствии обрабатывалась резчиками и лишь затем раскрашивалась. Благодаря сухости здешнего климата и стойкости минеральных красок фрески отлично сохранились до наших дней. Росписи в «Долине царей» напоминают о том, что древнеегипетское искусство оптимистично по своей природе. На фресках и барельефах не увидишь ни больных, ни стариков. Боги, фараоны, труженики изображены в расцвете сил. Если догмы христианства побуждали художников воспевать страдания, бессилие человека перед Богом, то в искусстве Древнего Египта люди исполнены бодрости и жизненной силы.
Гробница императора Сети I имеет несколько ложных камер, предназначенных обмануть грабителей. Расписывать одну из них было, видимо, поручено подмастерьям. Красными грифелями они наносили на оштукатуренные стены контуры рисунков. Потом их работу уже черным грифелем корректировал мастер. В одном месте он подправил положение руки, в другом иначе развернул плечи, в третьем слегка изменил выражения лиц. И мы, как изумленные ученики много веков назад, наглядно видим, как ремесленная поделка превращалась в художественное произведение.
Наружная часть многих храмов в «Долине царей» выглядит весьма современно, даже конструктивистски. Да и колоннады не такие, как в Луксоре, а больше похожи на дорические. Правда, такое сравнение обидело нашего гида.
— Совсем наоборот! Это дорические колонны похожи на здешние! — воскликнул он.
Характерным примером может служить полупещерный храм царицы Хатшепсут. Построенный в XV веке до нашей эры, он представляет собой два яруса террас, обнесенный колоннадой двор и вырубленное в скалах святилище.
Неподалеку от храма царицы Хатшепсут на склоне лепилось селение. Крестьяне занимались обжигом кирпича. На крыше сушились сахарный тростник, кукуруза. Да, страна мертвых населена. И здесь поневоле думаешь о том, как живучи бедность и нужда. Тягостное чувство вызывают эти люди, вынужденные клянчить подаяние у туристов, любующихся величественными памятниками древности. Пока идешь от одной гробницы к другой, тебя то преследует старик, пытающийся всучить какого-то жука-скарабея, то чумазая девчушка протягивает самодельную куклу. Стоит сделать снимок крестьянского дома, как со всех сторон налетают люди и, показывая на фотоаппарат, кричат: «Бакшиш, бакшиш!» Не успеет группа туристов приблизиться к входу в гробницу, как к ней тут же устремляются «поводыри». Один несет фонарь, другой какую-то палку, третий — кусок картона, обклеенный фольгой, — нехитрый прибор, с помощью которого солнечные лучи направляют в глубь гробницы, чтобы разглядывать фрески. И каждый, разумеется, рассчитывает получить за это пиастр. А поскольку у туристов обычно не бывает мелких монет, кое-кому перепадает и по пять пиастров.
Возвращаясь поездом из Луксора в Каир, я думал о том, что европейцы, основавшие египтологию, как бы вернули прошлое египетскому народу. Вряд ли это произошло случайно. Египтология родилась в те годы, когда мысль о единстве человечества, об общих корнях цивилизации, мирового искусства уже начинала овладевать умами.
На Суэцком канале
Как раз в последний день моего пребывания в Египте Министерство информации дало разрешение на поездку в Суэц, ставший прифронтовым городом с «шестидневной войны» 1967 года.
Машина мчится среди безбрежной песчаной равнины. Ее однообразие нарушают лишь стальные опоры линии электропередачи, которая тянется сюда от самого Асуана. Присмотревшись внимательнее, убеждаюсь, что пустыня обитаема. Тут и там пылят грузовики, на барханах видны следы гусениц. То, что я поначалу принял за кустики перекати-поле, на самом деле оказались закопанными в песок зенитками.
От Каира до Суэца немногим более 120 километров. То и дело на горизонте показываются озера. Всякий раз приходится удивляться тому, что это мираж. Да и на асфальте шоссе то и дело видятся лужи, которые по мере приближения к ним исчезают. Немногим больше часа езды, и линия электропередачи уходит куда-то вправо к горному кряжу. Перед этими незаметно выдвинувшимися из-за горизонта горами возникает отчетливое серебряное сияние. Сначала кажется, что это тоже мираж, но потом на этом серебристом фоне все яснее проступают минареты, пальмы, городские здания. Это и есть Суэц. А горное плато, обозначившееся справа, — это Синай, где Азиатский континент смыкается с Африкой.
Город непривычно пуст. Почти не видно автомашин. Нет уличной толпы. После перенаселенных египетских городов этот контраст особенно разителен. От бомб и снарядов пострадало почти две трети зданий Суэца. На стене мечети — следы осколков. Угол многоэтажного дома снесен фугасной бомбой. В заливе торчат из воды мачты затопленных на фарватере судов.
С офицером из штаба египетской бригады едем в порт Тауфик — поселок, выросший возле устья Суэцкого канала. К нему ведет насыпная дамба. Во время перемирия по краю ее сделали земляную насыпь. Так что движущиеся по дамбе машины теперь с противоположного берега не просматриваются. Порт почти полностью разрушен. Под ногами хрустит стекло, улицы засыпаны обломками, деревья искалечены снарядами. На крыше шестиэтажного здания размещается наблюдательный пост войск ООН. Подходим ближе к каналу, где в чьем-то роскошном особняке с мраморной лестницей размещается наблюдательный пункт египетской роты. Все вокруг разрушено, но каким-то чудом в холле уцелел паркет.
Итак, я смотрю из Африки на Азию. Смотрю с той точки, где берет свое начало Суэцкий канал. Вилла стоит у самой воды. Ширина канала здесь не превышает ста пятидесяти метров. Поэтому хорошо видны израильские позиции. Они тоже расположены на узкой косе. Дамба эта предназначалась для таможенного досмотра судов, входящих в канал с юга. На этой узкой полоске земли израильтяне тоже не могут иметь сколько-нибудь значительных сил. Потому что позади них снова вода. Лишь дальше виден голый берег, примерно в полукилометре от которого на возвышенности расположены артиллерийские позиции. По берегам канала и на египетской, и на израильской стороне тянутся траншеи, видны брустверы, сложенные из мешков с песком. Командир роты водит меня по своему участку обороны. Ловлю себя на мысли о том, что почему-то особенно жалко видеть проломы в стенах новых, недавно построенных домов. Сколько бессмысленных разрушений! А справа, со стороны Суэца, узким заливом подходит сюда Красное море. Выглядит оно, впрочем, точно так же, как и Черное. Во всяком случае, в этот солнечный январский день.