Шрифт:
Пер Лагерквист
Святая земля
(1964)
Когда Джованни постарел и ослеп, его высадили на пустынный берег, потому что на корабле от него более пользы не было, и Товий последовал за ним. Уже начало смеркаться, единственный из них зрячий огляделся, нет ли где человеческого жилья, чтобы попроситься заночевать. Но он ничего не увидел. Единственно, что он заметил на пустынной равнине, - это остатки мощных, древних, наполовину выветрившихся колонн, четко выделявшихся на фоне взволнованного вечернего неба. Они вряд ли могли защитить их от ночного холода и сильного ветра, но, коль скоро ничего другого поблизости не было, он направился туда. Взяв
Когда они подошли к этому строению, было уже темно, и они стали шарить руками по колоннам и обвалившимся глыбам, загораживающим вход и мешавшим им войти внутрь. Наконец в одном месте, огороженном от ветра, по-видимому, остатком стены, они улеглись в полном изнеможении и тут же уснули. Когда они ранним утром проснулись, Товий с удивлением поглядел на строение, приютившее их на ночь.
– Вряд ли здесь жили люди, - сказал он, пытаясь описать слепому, где они находятся.
А слепой встал и принялся ощупывать морщинистыми руками поднимающиеся к небу могучие колонны.
– Да, вряд ли это человеческое жилье, - согласился он.
– Видно, это храм. Храм бога, который больше не существует. Он почти совсем разрушен ветром. Он стоял и озирался вокруг, словно был зрячим и видел всю эту картину разрушения.
– Подумать только, неужто мы так долго скитались по морям, что все храмы уже заброшены и разрушены ветром, а все боги успели умереть?
– А ты в самом деле хотел бы этого?
– спросил Товий. И по голосу его было слышно, что он взволнован.
– Да, конечно, хотел бы. Товий старался избегать пустого, ничего не выражающего взгляда, направленного на него.
– Быть может, твое желание исполнилось, - сказал он.
Он поглядел на простиравшийся за остатками колонн ландшафт, наводивший ужас своей пустынностью.
– Пойду погляжу, нет ли здесь дров. Надо развести огонь, холодно на рассвете.
Вокруг храма, очевидно, некогда была роща, быть может, здесь росли священные деревья этого бога, здесь и там торчали их полусгнившие остатки, большей частью корни, густо извивавшиеся, как змеи, меж высоких стеблей сухого, росшего повсюду репейника. Видно, рощу когда-то уничтожил пожар, потому что корни были черные, обгорелые. Товий наломал корней, это было нетрудно, нелегко было найти лишь не совсем сгнившие из них. На сломе эти корни были такие же темно-коричневые, как земля, в которой они росли. Он нарвал также сухой травы, чтобы легче было развести огонь. Потом он вернулся в храм, к слепому. По-прежнему дул сильный ветер, но под защитой стены ему все-таки удалось разжечь костер. Дрова были до того старые, можно сказать древние, и гнилые, что от них шел сильный дым, а когда он брал их в руки, они легко ломались и превращались в труху. И грели они плохо. Но все же это был огонь, который они развели с трудом, и Товий, боясь, чтобы он не погас, изо всех сил старался его поддерживать.
Судя по остаткам стен, они сидели в комнате, небольшой в сравнении со всем этим мощным строением. Возможно, это было святилище, окруженное двойной колоннадой, от которой сохранилось немногое. Стена почти со всех сторон сровнялась с землей, но один угол почти уцелел, и как раз здесь они спали ночью, а теперь развели огонь. Они сидели у костра, пытаясь согреться.
Немного
Они говорили тихо, и их худые лица излучали доброту, а глаза смотрели печально. Коза начала жевать сухую траву под сводами бывшего святилища. Время от времени она поднимала голову и глядела на людей тусклыми от старости глазами.
Джованни спросил, что это за странное здание, не был ли это храм.
Пастухи посмотрели друг на друга, и один из них ответил, что они не знают. Может, так оно и было. Но они этого не знают.
Колонны стояли здесь всегда. Но откуда они взялись, им было неизвестно.
– Мы только подивились нынче утром, что тут вроде бы поселились люди, раз кто-то развел огонь. Потому и пришли сюда.
– Да, это могло показаться странным, - ответил Джованни, - но ничего другого мы не нашли, никакого человеческого жилья. Вы не знаете, какому богу был посвящен этот храм?
– спросил он, помолчав.
– Какому богу?
– Какому богу?
– повторил удивленно второй пастух.
– Нет, об этом мы ничего не знаем. На минуту все умолкли.
Потом один из пастухов спросил очень осторожно: как они попали сюда? Откуда пришли?
– Если только вы захотите сказать нам это, - добавил другой.
Джованни ответил, что они приплыли морем. Вышли на берег с моря.
Пастухи сильно удивились его ответу, - видно, такого они не ожидали. И Товий, который один лишь мог заметить их удивление, спросил, почему им это кажется странным.
– Разве к вам никто доселе не приплывал морем?
– спросил он.
– Нет, никогда.
– Нас высадили сюда с корабля, - сказал, помолчав, Джованни.
– С корабля?
– Да
– С какого корабля?
– Но корабли-то в море вы, поди, видите иногда. Даже если они сюда и не заходят.
– Нет, никогда не видели.
– Странно.
'Очень странно', - пробормотал Товий про себя.
– А зачем вы захотели здесь высадиться?
– Мы не хотели. Они высадили нас против нашего желания.
– Ах вот оно что.
Пастухи понимающе переглянулись.
– Вы не хотели оставаться здесь. Ясно... Мы понимаем.
– Вы плыли по морю куда-то совсем в другое место. А они высадили вас здесь.
– Да, без еды, ничего нам не дали, - с гневом сказал Товий.
– Дали всего лишь кусок хлеба, - продолжал он, вынув из кармана краюху хлеба.
– И еще я украл вот это, чтобы мы могли разжигать огонь.
Пастухи засуетились и достали из кожаных мешков, висевших у каждого из них на поясе, подвязывавшем одежду, большие куски овечьего сыра и протянули их чужестранцам. Товий и слепой принялись есть, видно было, что они голодны и что свежий, сладковатый сыр им по вкусу. Держа в одной руке сыр, а в другой хлеб, они до того увлеклись, утоляя голод, что забыли сказать спасибо. Пастухи с интересом смотрели, как чужие едят, и, склонив друг к другу головы, о чем-то шептались.