Святитель Тихон. Патриарх Московский и всея России
Шрифт:
В это время святитель Тихон томился в заключении в Донском монастыре и ничем не мог помочь. День и ночь в покоях дежурили охранники из ГПУ, никого не пропуская к узнику. Выходить разрешалось лишь на крохотный, примыкавший к покоям отрезок монастырской стены, откуда Патриарх мог благословить православных, приносивших ему передачи, проверенные охраной. Святитель Тихон лишен был возможности совершать богослужения. Лишь изредка ему разрешалось приобщаться Святых Таин в присутствии вооруженного красноармейца. Почти каждый день святителя Тихона возили на допросы на Лубянку. Несмотря на тяготы заключения, святитель даже врагов покорял обаянием святости. Вот как об этом вспоминает одна из сотрудниц ГПУ: «Я никак не могу увидеть в Патриархе классового врага. Умом я понимаю, что он враг, и, очевидно, очень опасный. А общаясь с ним, ничего вражеского
В то время, когда святитель Тихон находился в заточении, нестроения в Церкви продолжались. 16 июня 1922 года, когда в Петрограде еще шел судебный процесс, правящие архиереи Владимирский Сергий, Нижегородский Евдоким и Костромской Серафим напечатали в «Живой церкви», органе обновленцев, воззвание, в котором признали каноничность обновленческого ВЦУ и призвали свою паству и всю Русскую Церковь подчиниться ему. Этот документ, получивший название «меморандума трех», послужил соблазном для многих церковных людей и мирян. Митрополит Сергий был одним из самых авторитетных архипастырей Русской Церкви. Его временное отпадение вызвано было, вероятно, надеждой, что ему удастся перехитрить и обновленцев, и стоящее за их спиной ГПУ. Зная о своей популярности в церковных кругах, он мог рассчитывать на то, что вскоре окажется во главе ВЦУ и постепенно сумеет выправить обновленческий курс этого учреждения. Признав ВЦУ, митрополит Сергий с самого начала проявлял чрезвычайную осторожность и занял выжидательную позицию. В своем епархиальном городе Владимире он старался оставаться в тени, в Москву и Питер не выезжал. В конце концов митрополит Сергий все-таки убедился в пагубных последствиях издания меморандума, так же как и архиепископ Серафим (Мещеряков). Для архиепископа Евдокима (Мещерского) отпадение в раскол оказались безвозвратными.
К июлю 1922 года из 73 епархиальных архиереев обновленческому ВЦУ подчинилось уже большинство. Его признали епископы Рязанский Вениамин (Муратовский), Смоленский Филипп (Ставицкий), Вологодский Александр (Надеждин), Могилевский Константин (Булычев) и другие архипастыри. Только 36 правящих архиереев остались верными Патриарху. Почувствовав свою силу, ВЦУ издавало указы об увольнении с кафедр законных архиереев, в первую очередь арестованных, заточенных и сосланных исповедников, а потом и тех немногих оставшихся на свободе, кто не признавал раскольническое ВЦУ: митрополитов Казанского Кирилла, Ярославского Агафангела, Новгородского Арсения, Донского Митрофана, архиепископа Астраханского Фаддея (Успенского), епископов Симбирского Александра, Олонецкого Евфимия (Лапина), Томского Виктора.
Успехи обновленцев оказались более весомыми на окраинах страны – в Сибири, на юге России и в Украине, где в союз с обновленцами вошли церковные сепаратисты.
6 июля ВЦУ при помощи «компетентных органов» захватывает храм Христа Спасителя, настоятелем которого становится Владимир Красницкий.
Месяц спустя, 6 августа 1922 года, «живоцерковники» созвали в Москве Всероссийский съезд белого духовенства, где присутствовало 190 человек. Главным решением его было ходатайство о созыве Собора, который, как предполагалось, лишит Первосвятителя-исповедника патриаршего сана. Съезд потребовал от духовенства неукоснительно подчиняться ВЦУ, немедленно прекратить поминовение Патриарха Тихона за богослужением.
В конце 1922 года оставшиеся в Москве члены Синода вынесли специальное постановление об обновленческом расколе, где говорилось, что викарии должны немедленно порвать всякое общение с правящим архиереем, если он признает ВЦУ, и в этом случае, а также в случае, если правящий архиерей будет подвергнут тюремному заключению или ссылке, вступить в управление епархией со всеми правами правящего архиерея. Если в епархии вовсе не будет православного архиерея, то приходу разрешается окормляться у любого православного архиерея других епархий. Ни в коем случае не принимать участия в Соборе, так как он созывается незаконною церковною властью – ВЦУ. Со священниками, отпавшими от Православия и признавшими ВЦУ, прекратить всякое церковное общение и, согласно апостольскому преданию и церковным правилам, лучше вовсе не принимать Таинств, чем принимать их от неправославных. «Живая церковь» – это церковь воров и разбойников. «Таковы Введенский, Красницкий, Белков и прочие, стоящие с ними у власти церковной. Они – церковь инквизиторов, ибо властелины ее укрепляются не словами любви и убеждения, а террором и насилием» [2, с. 90].
Тем временем обновленцы, торопясь как можно скорее узаконить свои права, берут курс на созыв нового Собора. В июле при ВЦУ образуется предсоборная комиссия во главе с В. Н. Львовым.
1 февраля 1923 года обновленческое ВЦУ вынесло постановление о созыве Собора, который оно именовало Вторым всероссийским поместным собором православной Церкви. Открылся он в захваченном у Православной Церкви храме Христа Спасителя 2 мая и закончился через шесть дней. В обновленческом Соборе участвовало 476 делегатов.
Главной задачей этого мероприятия, поставленной Тучковым, была полная дискредитация Святейшего Патриарха-исповедника, властям предержащим было необходимо, чтобы на скамью подсудимых сел не Предстоятель Русской Церкви, а мирянин. Обновленческий Собор «блестяще» справился с этой задачей – на одном из пленарных заседаний было принято соответствующее постановление: «Так как Патриарх Тихон вместо подлинного служения Христу служил контрреволюции, то собор считает Тихона отступником от подлинных заветов Христа и предателем Церкви, на основании церковных канонов сим объявляет его лишенным сана и монашества и возвращенным в первобытное, мирское положение. Отныне Патриарх Тихон – мирянин Василий Беллавин. Собор признает, что и самое восстановление Патриаршества было актом определенно политическим, контрреволюционным… поэтому собор отменяет восстановление Патриаршества» [2, с. 98].
4 мая особая комиссия во главе с Петром Блиновым, именовавшим себя митрополитом «всея Сибири», была допущена к Святешему. Она вручила ему грамоту о лишении сана, на которой Патриарх Тихон написал: «Прочел. Собор меня не вызывал, его компетенции не знаю и потому законным его решение признать не могу. Патриарх Тихон, Василий Беллавин. 25 апреля / 8 мая 1923 года» [2, с. 98]. После этого обновленцы обратились к святителю с требованием снять священнические одежды, так как он, согласно приговору их Собора, отныне является мирянином. Однако Патриарх Тихон отказался снять священнические одежды и заявил, что даже на суд придет одетым, как подобает монаху и Патриарху.
Освобождение Патриарха и укрепление церковной иерархии (1923)
В начале 1923 года Патриарха Тихона перевели из Донского монастыря в тюрьму ГПУ на Лубянке, где его регулярно допрашивали Тучков и Агранов. Обращение с ним, по его собственным словам, «не было особенно крутым»: ему предоставили комнату-камеру и даже готовили постную пищу, потому что другой он не вкушал, но мучительными были полная изоляция от паствы и тревога за Церковь. После тридцати восьми дней тюремного заключения Патриарх снова был переведен в Донской монастырь под домашний арест.
16 марта 1923 года Агранов предъявил Патриарху Тихону постановление, в котором святитель обвинялся в призывах к свержению советской власти и возбуждении масс к сопротивлению законным постановлениям правительства. Патриарх признал себя виновным в предъявленных ему обвинениях. Агранов настойчиво вел переговоры и уверял Святейшего Патриарха, что можно улучшить отношение властей к Церкви, если Патриарх пойдет на определенные уступки. Видя бедственное положение Церкви, святитель Тихон вынужден был согласиться. 16 июня он обратился в Верховный суд с заявлением: «Будучи воспитан в монархическом обществе и находясь до самого ареста под влиянием антисоветских лиц, я действительно был настроен к советской власти враждебно, причем враждебность из пассивного состояния временами переходила к активным действиям, как-то: обращение по поводу Брестского мира в 1918 года, анафематствование в том же году власти и, наконец, воззвание против декрета об изъятии церковных ценностей в 1922 году. Все мои антисоветские действия, за немногими неточностями, изложены в обвинительном заключении Верховного суда. Признавая правильность решения суда о привлечении меня к ответственности по указанным в обвинительном заключении статьям Уголовного кодекса за антисоветскую деятельность, я раскаиваюсь в этих поступках против государственного строя и прошу Верховный суд изменить мне меру пресечения, то есть освободить меня из-под стражи. При этом я заявляю Верховному суду, что я отныне советской власти не враг. Я окончательно и решительно отмежевываюсь как от зарубежной, так и от внутренней монархически-белогвардейской контрреволюции» [2, с. 101].