Святитель Тихон. Патриарх Московский и всея России

Маркова Анна А.

Других каявшихся в отпадении архипастырей Святейший Патриарх принимал и прощал келейно.

Несмотря на заявления и послания Патриарха с выражением лояльности советскому правительству, сохранялся запрет на поминовение имени Патриарха за богослужением. Оно приравнивалось к публичному изъявлению хвалы заведомым врагам советской власти. Прокурорское разъяснение предупреждало, что «служители культа, которые будут продолжать такое поминовение… как лица социально опасные, на основании декрета ВЦИК от 10 августа 1922 года, будут представляться в Особую комиссию при НКВД для высылки в административном порядке с заключением на три года в лагерь принудительных работ» [2, с. 108]. Из-за сложившихся обстоятельств поминовение совершалось по-разному: одни священники решались называть Патриарха Тихона полным именем и титулом, навлекая на себя опасность ареста и ссылки, другие поминали Святейшего Патриарха Московского и всея России без имени, а третьи и вовсе только местного архиерея.

При этом власть продолжала давление на Церковь и Патриарха. Напоминая Патриарху о

том, что он в одном из своих посланий одобрил введение григорианского календаря, Тучков в сентябре 1923 года требовал ввести и в Церкви новый календарь. В России григорианский календарь был введен декретом советской власти и потому воспринимался в народе как советский календарь. Великие праздники оставались еще выходными днями, но обновленцы справляли их по григорианскому, а православные по юлианскому календарю. «Получалась путаница и лишние невыходы на рабочее место, простои» [2, с. 106], – сетовал Тучков, выставляя на первый план хозяйственные и административные соображения. А тут еще его требования получили подкрепление в решениях Константинопольского всеправославного совещания, состоявшегося в мае-июле 1923 года. Патриарший Синод решил последовать примеру Константинопольской Церкви, причем сделать это предполагалось как можно скорее, со 2 октября, чтобы не сокращать Рождественский пост. По поручению Патриарха епископ Иларион составил текст патриаршего послания, разъясняющего действие Синода, которое должно было успокоить верующих. Но Тучков не разрешил печатать это послание для рассылки по епархиям, в газетах же только сообщили о том, что «тихоновская Церковь вводит новый календарь». В московских церквах уже в октябре богослужение совершалось по григорианскому календарю, в провинции же все оставалось no-старому поскольку там еще не получили послания Патриарха. Но время шло, и подходящий момент был упущен. Теперь если ввести новый календарь, то из богослужебного года исчезнут 13 дней и Рождественский пост будет нарушен. Тогда Патриарх Тихон, к великой радости большинства православных, вынужден был отказаться от введения нового, григорианского календаря в текущем году. 8 ноября Московский Епархиальный совет распорядился о возвращении московских церквей к календарю юлианскому. Раздосадованный неудачей, Тучков велел срочно напечатать патриаршее послание о введении нового календаря и вывесить его в разных местах Москвы, но было поздно. Таким образом вопрос о перемене календаря для Русской Православной Церкви окончательно отпал.

Затем, в ноябре 1923 года, Тучков впервые после освобождения из-под ареста вызвал к себе Патриарха Тихона и настойчиво требовал примириться с обновленцами, в частности, с евдокимовским синодом – обновленческой группировкой, возглавляемой Евдокимом (Мещерским), одним из авторов «меморандума трех»; в противном случае грозил Патриарху новым арестом. Патриарх отвечал решительным отказом, а близким своим объяснял, что теперь, когда он спокоен за судьбу Церкви, он с радостью пойдет и в тюрьму. Сразу после посещения Тучкова Патриарх сделал письменное распоряжение о Местоблюстителе Патриаршего Престола, назначив им митрополита Ярославского Агафангела, а в случае, если он не сможет взять на себя это поручение, – митрополита Казанского Кирилла. Через несколько дней ГПУ арестовало ближайшего и бесценного помощника Патриарха епископа Илариона. За неделю до Рождества Христова святителя привезли в Кемский лагерь, и он, человек удивительной жизненной энергии, полный духовных и физических сил, сказал своим соузникам: «Отсюда живыми мы не выйдем» [2, с. 107].

Последние годы (1924–1925)

После ареста епископа Илариона ближайшим помощником Патриарха становится архиепископ Крутицкий Петр (Полянский). 15 января 1924 года Патриарх Тихон и Патриарший Синод в составе архиепископов Крутицкого Петра, Уральского Тихона (Оболенского) и Тверского Серафима (Александрова) издают постановление о непризнании каноничности обновленческой иерархии. Тогда же появился указ Патриарха о поминовении советских властей за богослужением, в ответ было обещано терпимо относится к «нелегальным», как их называл Тучков, тихоновским Высшему и епархиальным церковным управлениям. Этот указ, принятый под давлением все той же власти, должен был продемонстрировать лояльность Церкви по отношению к большевикам. Тучков рассчитывал, что это вызовет новый раскол среди верующих. К тому же отказ священнослужителей исполнять этот указ будет хорошим основанием для принятия репрессивных мер против них. Тучков настойчиво требовал, чтобы в молитвенном поминовении обязательно присутствовали слова «советское правительство», но в этом ему было отказано и разъяснено, что такое словосочетание невозможно на церковнославянском языке. «О стране Российской и властех ея» стали молиться в храмах. Такое поминовение, несмотря на безбожие высшей власти, не противоречило заповедям Христовым и заветам древней Церкви, гонимой императорами-язычниками и молившейся за них. И все же многим священникам указ Патриарха пришелся не по душе. Иные диаконы и иереи слово «властех» старались произнести невнятно, так что получалось скорее «о стране Российской и областех ея», верующие же в первую очередь принимали это как моление о смягчении сердец властителей, об их вразумлении и прекращении преследований Церкви Христовой.

В ответ власти также пошли на небольшую уступку: 21 марта 1924 года Президиум ВЦИК принял постановление о прекращении дела Патриарха Тихона и его сподвижников. Но святитель Тихон не мог успокоиться лишь на этом. 12 апреля 1924 года Святейший Патриарх обратился к Калинину (после предварительной встречи и беседы) с официальным письмом, в котором ходатайствовал о легализации Священного Синода и епархиальных управлений на местах. Патриарх напоминал и о том, что архиереи, дела которых были прекращены по тому же постановлению, что и его, «не только не освобождены, но, как передают, высылаются в административном порядке в Бухару. Ходатайствую и об этих лицах, – заканчивал свое письмо Патриарх, – ибо, отбывая предварительное заключение, и не малое время, они не могли совершить каких-либо новых заслуживающих кар преступлений» [2, с. 110]. Положительного ответа на ходатайство Патриарха не последовало.

Испугавшись, что положение их пошатнулось, некоторые обновленческие деятели пытались найти примирение с Патриархом в расчете на то, что им удастся склонить его на компромисс и принять их без покаяния, что даст им возможность влиять на принятие решений в Патриархии. Эти расчеты, естественно, нашли поддержку и со стороны Тучкова. В марте 1924 года из Петрограда в Москву приехал живоцерковник Красницкий, оказавшийся не у дел в обновленческом синоде. В течение шести недель он вел переговоры с Патриархом Тихоном и его ближайшими помощниками, которые закончились заявлением, поданным им на имя Патриарха 19 мая: «Прошу Ваше Святейшество принять меня и моих собратьев, которые пожелают последовать моему примеру, в молитвенно-каноническое общение и благословить потрудиться на восстановление церковного мира и по подготовке очередного Поместного Собора в организующемся при Вашем Святейшестве церковном управлении, покрыв своей архипастырской любовью все, чем я прегрешил в период церковно-обновленческого движения» [2, с. 111]. В тот же день заявление было подписано.

21 мая Святейший Патриарх Тихон и Синод вынесли постановление об образовании нового, расширенного Синода и ВЦС, в который, наряду со священнослужителями и мирянами, оставшимися верными Патриарху, вводятся и готовые принести покаяние деятели «Живой церкви» во главе с Красницким. Достигнута была и договоренность о созыве общего Собора. 29 мая появляется специальное воззвание о подготовке второго Поместного Собора и об организации епархиальных советов с участием раскаявшихся обновленцев. Во время переговоров Красницкий вел себя напористо и нагло: самовольно, без разрешения Святейшего, остановился в покоях патриаршей резиденции в Донском монастыре, требовал сохранить звание протопресвитера и предоставить должность заместителя председателя ВЦС – такого же высокого положения в преданной им Православной Церкви, какое он потерял в обновленческой группировке. Поведение Красницкого вызывало возмущение у сотрудников Патриарха. Весть о примирении Святейшего с одним из убийц митрополита Вениамина смутила православный народ, вызвала ропот и недовольство.

Митрополит Казанский Кирилл, вернувшийся в Москву из ссылки в Зырянский край, не имея на то разрешения от Тучкова, отправился к Патриарху и выразил свое недоумение и горечь по поводу происходящего. «Я болею сердцем, что столько архипастырей в тюрьмах, и мне обещают освободить их, если я приму Красницкого» [2, с. 111], – объяснял ему свои действия Патриарх. «О нас, архиереях, не думайте, мы теперь только и годны на тюрьмы» [2, с. 111], – ответил митрополит и стал еще настойчивее просить не вводить в церковное управление враждебного Патриаршей Церкви деятеля. От Тучкова митрополит Кирилл получил выговор за самовольное свидание с Патриархом и за отказ принять в общение Красницкого. Митрополит шутливо отметил: «Год тому назад на этом самом месте вы меня обвиняли в чрезмерном повиновении Патриарху, а теперь требуете обратного» [2, с. 112]. Непреклонный, бесстрашный святитель вскоре снова был отправлен в ссылку.

После встречи с митрополитом Кириллом позиция Патриаршего Синода на переговорах с Красницким стала более жесткой: ему отказали в должности заместителя председателя ВЦС и поставили главным условием воссоединения и созыва Собора публичное покаяние и переосвящение обновленческих храмов. Для Красницкого это требование оказалось неприемлемым, и переговоры тут же прекратились.

Управление Церковью, таким образом, по-прежнему осталось в руках Святейшего Патриарха Тихона и его ближайших помощников.

Казалось бы, в эту тяжкую годину Русская Церковь, всегда поддерживавшая единоверцев, также должна была получить поддержку от других Поместных Церквей. Но именно это время Константинопольский Патриархат выбрал для первого бесцеремонного вмешательства в дела Русской Церкви. 6 июня 1924 года Святейший Патриарх Тихон получил письмо от представителя Вселенского Патриарха в Москве архимандрита Василия (Димопуло) с выписками из протоколов заседаний Священного Синода Константинопольской Церкви. Из документов видно, что Патриарх Григорий VII, «изучив точно течение русской церковности и происходящие разногласия и разделения, для умиротворения дела и прекращения настоящей аномалии» решил послать в Москву «особую миссию, уполномоченную… действовать на месте на основании и в пределах, определенных инструкцией, согласных с духом и преданием Церкви». В инструкции для членов комиссии Константинопольский Патриарх выразил пожелание, чтобы Патриарх Тихон «ради единения расколовшихся и ради паствы пожертвовал собою, немедленно удалившись от управления Церковью, как подобает истинному и любвеобильному пастырю, пекущемуся о спасении многих, и чтобы одновременно упразднилось, хотя бы временно, Патриаршество как родившееся во всецело ненормальных обстоятельствах, в начале Гражданской войны, и как считающееся значительным препятствием к восстановлению мира и единения» [2, с. 112–113].