Святополк II. Своя кровь
Шрифт:
На сей раз Ждана решилась и открыла глаза. На лед ступил крупный соловый конь. На нем сидела половецкая женщина, ведущая в поводу навьюченную сменную лошадь. Другой рукой она прижимала к себе двух ребятишек. С другой стороны неловко, боком, на лед съезжала кибитка. Запнувшись обо что-то колесом, она перевернулась. Послышались пронзительные крики детей и женщин. Две выскочили из кибитки, стали вытаскивать орущих ребятишек. Мимо проехала вторая, но даже не остановилась.
Ее задержали на той стороне - дозор русичей промчался по берегу, останавливая беглецов. Ждана видела, как сняли с седла кричавшую
Сеча была долгая и страшная. Войско князей-союзников вышло на сильную орду, в которой было никак не менее восьми-девяти тысяч сабель - как раз столько, сколько привели в степь князья. В конце концов ослабевшие после зимней бескормицы кони кочевников стали сдавать, и половцы обратились в бегство, бросая раненых соратников, жен, детей и все нажитое. Многих поворотили, нагнав на сильных конях, и увели в плен, но часть вырвалась.
Больше сотни врагов уходило через реку. Они кидались на лед как раз в том месте, где под кустами затаились Ждана и Светлана. Помертвевшие от страха беглянки остановившимися глазами смотрели на всадников. Русский дозор выметнулся было им навстречу, и на льду закипел короткий жестокий бой. Оборонявшиеся отчаянно, как загнанные в угол крысы, степняки раскидали русичей и ушли в степь. На льду остались лежать раненые и убитые с обеих сторон.
Названые сестры сидели, обнявшись, в кустах еще долго после того, как шум сражения стих. Заставил их очнуться веселый молодой голос:
– А это что за пташки притаились?
Голос был русским. Беглянки открыли глаза.
Возле кустов стоял молодой дружинник, держа в поводу трех коней - двух половецких и одного серого в яблоках, должно своего. Из-под шелома смотрело разрумянившееся лицо с короткими усами и бородкой.
– Мы наши, - робко откликнулась Жданка.
– От поганых прятались.
– Ну, тогда вылезайте! Утекли половцы-то!
– усмехнулся дружинник. Ждана выползла первая, помогла Светлане. Парень присвистнул, оглядев их:
– Из полона, никак?
– Из полона… родимый!
Светлана вдруг заголосила со слезами и повисла на шее у молодца. Не проронившая ни слезинки за полтора года плена, она Теперь рыдала взахлеб, что-то кричала, завывала и стонала разом. Ошалевший дружинник и Ждана вдвоем еле утешили ее и повели, все еще всхлипывающую, наверх, где русские ополченцы пересчитывали захваченное добро.
Глава 10
Этот половецкий стан был последним на пути союзного войска. В воздухе уже чувствовалась весна. Лед на речках, мимо которых они проходили, потемнел и пошел трещинами. Снега оседали, и ветер нес знакомые дразнящие запахи. Здесь, в степи, весна наступала раньше, и следовало поторопиться, если они не хотят застрять в пути с большим обозом и полоном и стать добычей для опомнившихся от дерзкого нападения половцев.
Обоз уже растянулся на две полных версты, не считая табунов коней и овечьих отар, которые гнали пастухи. Потрепанное и слегка поредевшее войско полнилось добычей. Свою долю получил каждый воин - кто коня,
Иванок ехал рядом с Данилой Игнатьевичем с гордым видом. Нездило и Григорий уже не следили за каждым его шагом - Нездило пал в последнем бою от неприятельской стрелы, когда закрыл собой вырвавшегося вперед отрока. Иванок одним из первых налетел на поганых, нашел стрелка, унесшего жизнь старого воина. С недавних пор он отказался от меча - по его возрасту и росту легкая половецкая сабля была ему более кстати. И в той сшибке он на саблях схлестнулся со степняком и срубил его в поединке. Первая пролитая в бою кровь изменила юношу - в глазах потух детский огонек, перед Данилой Игнатьевичем был молодой воин, юный богатырь из тех, о ком слагали былины и песни. И боярин сам решил, что Григорий больше не будет пасти Иванка.
Боярин с сыном ехали вдоль длинного обоза. Сани перемешались с половецкими кибитками и наскоро сработанными волокушами. Пленные половцы брели между возами с добром. Освобожденные русичи тоже либо шли вместе с пешцами, либо отдыхали на розвальнях. Теперь можно было не бояться плетей, голода и унижений, и многие свысока поглядывали на степняков. Ехать в кибитках позволялось лишь самым малым детям.
Жданка со Светланой ехали на санях вместе с двумя другими бывшими полоняниками - женщина была из-под Треполья, а мужчина оказался земляком и родом из села Красного, стоявшего под Торческом. Светлана тяжело переносила последние дни - ребенок во чреве толкался, просился на свет, и женщина всякий час ожидала приближения родов.
Молодой дружинник, что отыскал беглянок под кустами а берегу, не бросал их. Он устроил их в обозе и то и дело навещал в пути, а вечерами, на привалах, проводил с ними целые часы. Звали его Михайлой, и Светлана вопросительно косилась на Ждану - девушка была еще молода, а дружинник хорош собою. Был он из одной приграничной крепостцы, охранявшей Переяславльскую землю от степняков, и это был второй его поход после памятного двухлетней давности выхода на Стугну. Сейчас Михаила ехал рядом с санями и, свесившись с седла, рассказывал:
– …О прошлом годе только воротились мы на старое место. Я и четырнадцать моих дружков, с которыми из-под Стугны уходили. На месте нашей крепостцы только тернии и волчник, копнешь поглубже - зола и пепел, а под пеплом - кости человеческие… У меня там мать оставалась, отец, меньшие братья-сестры… Только и уцелело родни, что сестра - ее в Переяславль замуж выдали. Города поганые не взяли, я у сестры прожил… Сельцо неподалеку от нашей заставы было - так и от села ничего не осталось. Только печи обугленные стоят, псы одичалые бродят, а нивы травой заросли… И никого живого!
– Никого, - эхом отозвалась Ждана, а Светлана содрогнулась, вспомнив Торческ. Есть ли кто там? Или тоже пепел и зола, а под ними - кости человеческие?.. Косточки ее сынка, Захарки Ратиборовича, ее свекрови, мужниных братьев…
– Ну, теперь заживем!
– продолжал Михаил.
– Люди назад ворочаться начнут. Дома новые срубят, пашни распашут, скотины и коней у поганых набрали вдосталь… Разбогатеем - я тогда женюсь!
– На ком же?
– отозвалась Ждана.
– А на тебе, коль пойдешь!