Святополк Окаянный
Шрифт:
— Вишь, как скоро управились. Как тебя звать-то, парень?
— Волчок.
— Это что? Родное прозвище?
— Нет. Родное Ясь. Я из пленных, Волчком меня у князя тут нарекли.
— Ну, а я Зван — пустой карман.
— Что, так и зовут «пустой карман»?
— Не, это я для смеху цепляю. Зовут Званом. Тебя вот можно звать Волчок — серый бочок.
— Ну это не шибко смешно, — улыбнулся Волчок, — вот «пустой карман» — это хорошо.
Они запрягли коней. Зван влез на воз. Волчок сел опять на
— А как твоего приятеля зовут?
— Какого?
— А приворотного, которому рукой махал.
— A-а. Фома — нет ума.
Волчок рассмеялся:
— Ну, Зван — пустой карман, ты что, всем так придумываешь?
— А чего придумывать. Оно, брат, само с языка соскакивает.
— А не обижаются, на кого придумываешь?
— На такое дурак может обижаться.
Волчок раздумал уезжать, коль скоро засомневался в случившемся. Да и потом, если Святополк и вправду в порубе, то как он, его слуга, может убегать без его разрешения. Последнее дело бросать господина в беде.
Нет, он не станет прятаться, а будет ночевать в той же клети, где спал до этого, и будет ходить в трапезную, как и ходил раньше. И вообще, он ничего не знает, ничего не слышал.
Они вернулись на великокняжеское подворье. Конюх на возу с зеленкой, Волчок верхом на Воронке. В воротах Волчок приветствовал сторожа:
— Добрый день, Фома.
— Добрый, добрый, — отвечал тот добродушно, щурясь на туровца. Кому ж не лестно слышать имя свое, да еще из уст незнакомца? — Накосили, стало быть, — молвил приворотный, чтобы хоть что-то сказать.
— Накосили, — отвечал Волчок.
— Ну-ну.
Волчок помог конюху разнести зеленку коням по яслям и даже вместе с ним отправился в трапезную завтракать. Мимоходом справился:
— А которое строение малая гридница?
— А эвон возле соколятни.
— Там, значит, и сидит этот печенег?
— Там и сидит, сердешный.
Чтобы не томиться без дела и не гадать «ехать — не ехать», Волчок вернулся со Званом на конюшню и стал помогать ему там управляться. Чистить стойла, вывозить навоз, чинить сбрую. Добровольный помощник пришелся по душе конюху, и к вечеру они так привыкли друг к дружке, словно век были знакомы.
— Ну что, Волчок — серый бочок, съездим завтра ишо за зеленкой? — спросил конюх вечером, расставаясь с туровцем.
— Отчего ж не съездить, — отвечал ему в тон Волчок, — Зван — пустой карман.
И оба рассмеялись, довольные друг другом и днем, проведенным вместе в нехитрых заботах.
Сразу, как только Волчок пришел в свою клеть, где спал с ним и поваренок, к нему воротилась тревога: что делать, как узнать о Святополке, где он?
Поваренка еще не было, он должен был явиться позже, едва ли не к полуночи. До его прихода надо что-то сделать.
Когда совсем стемнело, Волчок, выйдя из клети, осмотрелся, прислушался и неспешно направился к малой гриднице. Еще днем он высмотрел в нижнем венце гридницы узкие продухи, вырубленные вполдерева, и догадался о их назначении. Подойдя к гриднице, лег возле одного из продухов, прислушался. Было тихо там, внизу, в темноте. Волчок прополз к другому продуху. Тут ему почудилось шевеление, шуршание соломы. Волчок, прижав лицо к продуху, тихо крякнул селезнем.
— Волчок? Ты? — послышалось оттуда.
— Я, князь, — отвечал взволнованно Волчок. — За что вас сюда?
— Не знаю. Слушай внимательно.
— Слушаю, князь.
— Немедля скачи в Туров, скажи все княгине.
Тут послышался сдавленный голос Ядвиги:
— Пусть в Гнезно, пусть в Гнезно.
— Да перестань ты, — оборвал жену Святополк. — Волчок, скачи в Туров. Понял?
— Понял, князь. Но как я скажу княгине? Она же спросит: за что?
— Говорю тебе, я не знаю. Возможно, оговор.
— Блуд? — высказал догадку Волчок.
— Не знаю. Но кто-то нас оговорил Владимиру. Я сейчас брошу тебе куны, это на дорогу. Держи.
Волчок отстранился от продуха, оттуда, звякнув, вылетели серебряные монеты. Волчок собрал их, сунул в карман.
— Там около двух гривен, — сказал Святополк. — Тебе хватит. Скачи немедля.
— Я утром, князь. Сейчас меня могут не выпустить со двора, а из города тем более. Все ворота заперты.
— Счастливо.
Волчок поднялся, пошел от гридницы, уловив обрывки слов княгини Ядвиги:
— К отцу надо… к от…
Он не пошел в свою клеть, повернул к конюшне. Вошел в темноту, прислушался. Слышалось лишь конское смачное хрумканье да глухой перестук копыт в стойлах. Он долго стоял, прислушиваясь, и, наконец уловив справа похрапывание, пошел туда. Наскочил в темноте на дугу, та упала с грохотом.
— Кто там? — послышался голос проснувшегося конюха.
— Это я. Волчок.
— Чего ты?
— Да боюсь, просплю зорю-то. Решил у тебя, чтоб уж вместе. Пустишь?
— Куда деться? Пущу. Иди вот, ложись около. Укрывайся чепраком, Серый Бочок.
Рано утром, опять запрягши коней в телегу и привязав к дробине за повод уздечки оседланного Воронка, они выехали за ворота.
— Послушай, Зван, ты езжай, а я заскочу на Торг, куплю нам чего перекусить в поле. И догоню тебя.
— Знать, у тебя не пустой карман, Серый Бочок, — усмехнулся конюх, останавливая коней. — Я обожду у Лядских ворот, а то, чего доброго, у приворотных достанет ума не выпустить тебя.
— Неужто не выпускают?
— Да как на них накатит. Скажут, подсыл, мол, ты. И сами поверят. Чего доброго, и к тысяцкому потянут.