Святоша

Заварелли А.

Я спрыгиваю с кровати и хватаю одежду.

Рори настигает меня, и я выхватываю нож и целюсь прямо ему в сердце.

— Приблизишься, и на этот раз я не промахнусь.

— Скарлетт.

Голос Рори печален, он сломлен и именно такой, каким и должен был быть в моих мыслях. Но он виноват в этом, и моя милость по отношению к Рори исчерпана. Насколько это вообще возможно.

— Тебе следовало держаться подальше, — говорю я ему снова.

— Не уходи.

— Я говорила тебе, — говорю я. — Я, блядь, предупреждала тебя. И теперь тебе лучше быть

начеку, Рори.

ГЛАВА ТРИДЦАТАЯ

Скарлетт

Виноваты не звезды, а наши сердца - эти бессмертные инструменты, которые продолжают биться, несмотря на наши самые доблестные попытки их уничтожить.

БЕЗ ПОНЯТИЯ, почему я здесь.

Ничего не изменилось.

Моя мать все также ходит по магазинам и пьет, как и каждую среду днем. Я наблюдаю за ней через окно. За этой идеально ухоженной и абсолютно несчастной женщиной.

Она одна может поддерживать бизнес по производству ботокса наплаву.

Потому что она не хочет демонстрировать ничего настоящего или истинного.

Она всегда была такой. Она родилась несчастной и умрет несчастной.

Но этот секрет она унесет с собой в могилу.

Важно лишь то, как ее жизнь выглядит со стороны.

Людей не волнует, что в подсобке идет вражда между работниками, когда в витрине магазина выставлены гламурные вещи. Моя мама держит магазинчик по продаже гламура и глянца массам.

Красивые слова и практичные темы для разговоров. Консервативная, но модная одежда и лицо, неподвластное времени и законам гравитации.

Она заняла свое место под солнцем, как предписано родословной. Как и полагается Олбрайт. Она вышла замуж за старого богача, и у нее родился ребенок, как и полагалось. И тогда все пошло наперекосяк.

Я так и не смогла встать в строй, как должна была.

У меня было так много привилегий, что меня от одной мысли об этом тошнило. Я была благословлена всем. Во всей этой ситуации была одна критическая проблема. Я просто была не в состоянии играть ту роль, на которую меня выбрали. Я честно старалась, но так и не смогла стать той, которой меня хотели видеть. Она никогда не могла этого понять.

Она боролась за то, что имела всю свою жизнь. Она вгрызалась в это зубами и ногтями.

Она никогда не знала другого пути.

А все, что делала, я – это была разочарованием всей ее жизни.

Я смотрю в окно, как она потягивает свое шампанское чуть больше тысячи долларов за бутылку, и впервые в жизни мне становится по-настоящему ее жаль.

Мне жаль

ее.

Моя мать никогда не узнает, что такое простое удовольствие - сказать кому-то «отвали». Делать что-то потому, что она хочет этого, а не потому, что от нее этого ждут.

Она никогда не узнает свободы в чистом виде, с теми цепями, в которые она так тщательно себя заковала.

Этот мир принадлежит ей, и мне здесь больше не место.

Ее мир никогда не был моим.

Но сейчас я понимаю это больше, чем когда-либо. Путь, который я наметила для себя, - единственный, по которому я могла бы пойти.

И мне нечего ей сказать.

Мне нечего сказать никому здесь. Кроме трех последних имен в моем списке.

Осталось всего три имени перед тем, как я по-настоящему сброшу оковы этой жизни.

ПОЕЗД кажется старым, хотя в Нью-Йорке я никогда не передвигалась на общественном транспорте. Олбрайты предпочитали личные авто для передвижений по городу.

Первый раз я села на поезд в тот вечер, когда уезжала отсюда. Я не знала, куда хочу поехать. Я просто взглянула на табло и выбрала следующий по расписанию поезд.

Так я оказалась в Бостоне.

С тех пор я ездила этим маршрутом туда и обратно несколько раз. Ни один из них не был таким мрачным, как в тот первый раз.

Теперь это больше похоже на приключение.

Мне нравится смотреть на людей и придумывать о них истории в своей голове. Я избегаю бизнесменов и ищу выделяющихся в толпе. Тех, у кого яркая одежда или чудоковатые татушки. Например, вон тот парень, читающий книгу по самосовершенствованию о том, как завоевать друзей.

Такие найдутся в каждой толпе незнакомцев.

Но сегодня все совсем иначе. Или, может быть, это я изменилась.

Мой взгляд останавливается на мужчине через два ряда напротив меня, читающем газету.

Нет ничего особенного, что привлекло бы мое внимание к нему. Просто ощущение, что, возможно, мы уже встречались с ним раньше.

Но он не бывший клиент и точно не житель Нью-Йорка.

Он старше меня. Думаю, ему около тридцати. Привлекательный какой-то грубоватой красотой. Военный насквозь. Он часто осматривается по сторонам и смотрит на всех, кроме меня.

Я – девушка, внимательная к деталям.

Всегда была такой.

Я подмечаю то, что другие обычно не замечают, потому что они так погружены в себя.

Например, как его брюки поднимаются чуть выше лодыжек, когда он сидит, и как одна из его лодыжек меньше другой.

Не меньше, а искусственная.

Я узнаю сустав протеза, потому что на улице есть девушка - Кеша, которая тоже носит такой протез. Как ни странно, существует целый фетиш на такие вещи, и девушка делает на этом деньги. Она любит повторять, что лучше, что случалось с ней – это ампутация ноги.

Но этот парень, рискну предположить, потерял свою в зоне боевых действий.