Святослав. Великий князь киевский
Шрифт:
— Что бы я без тебя делал?
В тот же день он ускакал во главе полков к Чернигову.
Обычно Святослав, уезжая надолго, не реже раза в неделю слал гонца с коротеньким письмецом.
Неделя после его отъезда подходила к концу. Гонец не ехал. Мария начала беспокоиться. Когда распогодилось, она вышла на высокие, недавно возведённые городские стены, сложенные из больших дубовых колод.
Город с высоты казался совсем маленьким. За семь лет княжения Святослава разрослись предместья Новгород-Северского, приехали ремесленники, купцы, менялы. Вон,
Княгиня посмотрела из-под руки в сторону Стародубского шляха. Далеко, у самого окоёма, что-то чернело. Она вгляделась повнимательнее — похоже, небольшой обоз...
Княгиня постояла, наблюдая за обозом. Он медленно приближался. Подул пронзительный северный февральский ветер, Мария замёрзла и вернулась во дворец, в свою любимую палату, к очагу, распорядившись немедленно доложить ей, как только обоз подойдёт к городским воротам.
Уже стемнело, когда явился дворский.
— Приехала боярыня Басаёнкова, матушка-княгиня. Просит позволения к тебе войти.
— Боже мой, что же ты боярыню заставил ждать! — воскликнула княгиня. — Зови, непременно зови.
Когда в палату вошла полная, медлительная, с одышкой, с тёмными кругами усталости под глазами женщина, Мария не сразу узнала в ней боярыню.
Она помнилась ей молодой, красивой, с грустными глазами. Несколько раз приезжала с крестницей Святослава маленькой Оленькой, милой девочкой. Последний раз она видела боярыню четыре года назад. Тогда Святослав с ног сбился, устраивая свадьбу крестницы Оленьки. Приспичило ему выдать её обязательно за князя. Удалось сладить свадьбу с её племянником, сыном Милуши и князя Холмского, молодым князем Милославом, совсем осиротевшим после гибели отца в одном из походов. Боярыня выглядела тогда молодой для своих лет, здоровой, счастливой. А сейчас перед Марией стояла полная, больная женщина с измождённооплывшим лицом.
Первые же слова боярыни всё разъяснили:
— Погибла моя Оленька!
— Что? Погибла?! — охнула княгиня. — Боже мой... что ты говоришь?
— Убили мою девочку...
— Господи, да за что, как такое могло случиться? — Мария обняла боярыню, и та зарыдала. Слёзы текли по её одутловатому, измученному лицу. Задыхаясь и недоговаривая, она стала сбивчиво рассказывать, словно стремясь скорее выговориться, сбросить с себя тяжкий груз неразделённого горя:
— Все ляхи проклятые и дикая литва... Налетели, разорили, поубивали... Холм дотла сожгли... И Оленька моя погибла, и Милослав с ней...
— Милослав?! — всплеснула руками Мария. — Горе-то, горе какое... Бедный мой сиротинушка, бедный...
Женщины обнялись, заголосили...
Немного успокоившись, боярыня Босаёнкова вздохнула глубоко и сказала:
— Ох, не дай Господь такое пережить ещё кому... Изуверы! Говорила я и покойному князю Холмскому, и Милослава Христом-Богом молила — не ходите за между в налёты, не кликайте беду... Разве ж они послушают! Или казны им мало было? Ещё боярин мой столько нажил, что на век хватит... И князь Холмский... Нет, всё мало, мало! Вот и доходились — нет моей Оленьки, моей радости, моей доченьки...
— А ребёнок? Неужто... — с надеждой и ужасом спросила Мария.
— Слава тебе, Господи, уцелел Борисушка, спасся. Бог меня надоумил, за день до налёта к себе его взяла.
— Где же он?
— А тут, с нянюшкой, раздевает его, утешение моё единственное. Сейчас сюда приведут, посмотришь, полюбуешься. — Боярыня вскочила со стольца, поспешила к двери, словно без неё даже такого пустяка, как раздеть княжича, не умели.
Дверь отворилась, и дородная нянька ввела карапуза в кожушке и ладных красных сапожках, худенького, с огромными карими бархатными глазами на бледном личике, больше похожего на бабушку свою Милушу, нежели на собственных родителей.
— Внук твой, княгиня, двоюродный, — сказала Басаёнкова, хотя Мария и сама могла определить степень родства.
Мальчик улыбнулся незнакомой тете и устремился к Ратаю Второму. Пёс приподнял голову, застучал хвостом по полу, а когда княжич подошёл к нему, встал и лизнул его огромным шершавым языком, закрыв чуть ли не пол-лица мальчика. Княжич счастливо засмеялся.
— Нашу вотчину тоже сожгли, — сказала Басаёнкова. — Так что не обессудь, княгиня, мы к вам приехали приюта просить, ибо жить нам больше негде... Хорошо ещё, я казну сберегла, вывезла, так что не нищие мы...
И боярыня принялась многословно рассказывать Марии то, что ей хорошо было известно: что, спасибо князю Святославу, всё добро последние годы отвозила она с верными людьми в Киев, княжескому милостнику и верному человеку Якиму, и тот пускал в рост...
Мария слушала её вполуха, поглядывала на маленького княжича и думала о том, что женитьба старшего сына никак не сладится, а по его годам она вполне могла бы иметь такого же внука. И о том, что боярыня неузнаваемо постарела и ничем не напоминает ту красивую женщину, привлекавшую какой-то потаённой печалью взоры мужчин, какой она запомнилась ей. И ещё, что боярыня всего-то на пять лет старше её — неужто через пять лет и она, Мария, превратится в подобную клушу-квашню? Нет, не бывать тому — восемь родов не испортили её стан, и дальше не позволит она времени взять над собой верх...
Болтовня боярыни начинала утомлять, и княгиня сказала, перебив её:
— Князь Святослав ускакал в Чернигов — умер Святослав Олегович.
Боярыня открыла рот и захлопала глазами. Выглядела она потешно, и княгиня склонила голову, скрывая неуместный сейчас и неприличный смешок.
С удивительной быстротой Басаёнкова сопоставила все обстоятельства и проявила завидное знание родственных связей в доме Ольговичей:
— Ежели сядет наш князь на великий Черниговский стол, то и Бориславу, гляди, стол выкроит, сироте... Внук, как-никак... — И тут же быстро добавила: — Крестный...
Шевельнулась невольная неприязнь к не в меру сообразительной боярыне. До Черниговского престола ещё сколько карабкаться, а она уже и о княжестве для внука думает. Тут пятеро своих княжат сидят без столов...
Княгиня рассердилась на себя, усилием воли изгнала недостойную мысль и хлопнула в ладоши.
Вошёл слуга.
— Проводи боярыню к дворскому и передай моё повеление: разместить со всем двором в левом новом тереме, баню истопить. Иди, боярыня, отдохни с дороги, всё будет сделано.