Святославичи
Шрифт:
На опушке игумен остановился, тяжко опершись на посох, и устало произнес:
– Дальше вы сами отыщете дорогу. Вон за тем дубом спуститесь немного по склону, там и будет пещерка Антония. Да укрепит вас Господь, дети мои!
И старец еще раз перекрестил уже спины удаляющихся князей.
…Смутно погромыхивали в небесной дали рокочущие громы; ветер срывался с ветвей огромного дуба, который горделиво возвышался на плече горы, похожей издали на голову великана. На северо-востоке полыхали зарницы, будто горячие отсветы гигантских кузниц на темных небесах.
Стояла
Князья и их немногочисленные спутники, слегка оробев, застыли перед тем, чье возвышенное одиночество они осмелились нарушить.
Кусты орешника обрамляли это уединенное место с трех сторон, укрытое от случайных взоров гребнем горы, где рос дуб-великан. С четвертой стороны убежище отшельника могли узреть разве что быстрокрылые ласточки или коршуны, парящие над этими лугами и лесами. Тишина и покой царили здесь, где жил схимник Антоний, по-русски Антипа, родом из города Любеча.
Изяслав после длительной паузы первым обратился к Антонию:
– Поганые идут на Русь и несть им числа. Я и братья мои исполчились на них. Митрополит Георгий благословил воинство наше и окропил святой водой боевые доспехи и хоругви. Мы же пришли к тебе, преподобный отче, дабы услышать из уст твоих вещее предречение на наш ратный замысел. А еще хотим знать, благословляешь ли и ты нас на битву с погаными.
Отшельник сидел на обрубке бревна у входа в пещеру, которую некогда сам и выкопал. На нем была серая грубая ряса, подпоясанная веревкой, в жилистых руках посох. Полузакрытые глаза были устремлены на непонятные знаки, начертанные острым концом посоха на земле возле самых его ног.
– Али печерский монах-схимник ближе к Богу, нежели сам митрополит?
– скрипучим голосом спросил Антоний и пристально взглянул на Изяслава из-под насупленных бровей.
– Али в моих устах хотите вы услышать глас Божий?
Наступило тягостное молчание, потом прозвучал тяжелый вздох старца.
– Любо мне видеть, князь Изяслав, в сей грозный час рядом с тобой братьев твоих, но… - Старец вяло махнул рукой.
– Тщетны усилия ваши, князья, не одолеть вам силы поганской. Участь каждого из вас на челе, и горькая та участь. Не помогут вам ни святая вода, ни ратный дух, ни молитва. И ежели спасут вас от поганых, то скорее ноги коней ваших, нежели мечи и копья.
Изяслав резко выпрямился и сразу стал как будто выше ростом.
– Я вижу, в тебе доселе живет обида на меня, отче, - гневно сказал он.
– Так ты мстишь мне тем, что предрекаешь поражение от поганых! Иль не сыскал ты иного способа досадить мне?
– Всеволод предупреждающе схватил Изяслава за руку, но тот сердито вырвался и продолжил еще резче: - Уж не думаешь ли ты, старый филин, что я после твоих слов распущу полки и спрячусь за стенами Киева! Ты, что ли, молитвами своими спасешь Русь от поганых? Злобой ты покрылся, преподобный отче, как старый пень мхом.
Всеволод опять схватил Изяслава за руку и встряхнул его, желая успокоить.
Изяслав высвободил руку и зашагал прочь от пещерки отшельника. Коснячко и Тука последовали за ним.
Антоний со слабой усмешкой покачал своей наполовину лысой головой и вдруг с раздражением
– За грехи, за грехи наши послал Господь поганых на землю Русскую!
– воскликнул монах и погрозил сухим кулаком в сторону удаляющегося Изяслава.
– Вот оно нарушение клятвы-то! Вот оно пренебрежение крестоцелованием! В аду бы тебе гореть, Ироду проклятому!
Маленькие глазки отшельника враз стали большими и круглыми как у совы, в них полыхнули искры дикой ярости. Рот исказила гневная гримаса. Антоний тыкал в землю посохом, как копьем, тряс седыми космами и громко выкрикивал:
– В себе самих наказанье свое носим и не ведаем о том! Грешим, молясь, и на молитву идем с помыслами греховными! Простой человек грешит себе на погибель, князь - на погибель своего княжества. В Господа безнаказанно плюнуть нельзя! Обернется сей плевок страшной бедой для всего народа, а перед смертельной опасностью все равны: и князья, и бояре, и смерды, и холопы. Я, сирый, убогий, жизнь и силы последние покладаю в молитвах и бдении во имя Духа Святого, за спасение земли Русской. Тщусь приблизить Царствие Милосердное, ибо сказано, что придет срок и воссияет звезда с востока и снизойдет на землю Спаситель мира. Да, видать, напрасен мой труд на благо всех людей, тонет моя добродетель в море грехов людских…
Монах вдруг горько зарыдал, как ребенок. Слезы крупными градинами покатились по его изможденным щекам - чистые слезы праведника!
И тут, словно по мановению невидимой руки, смолкли дальние громы и небо на востоке прояснилось, на западе же розовой дымкой разлился закат. Воздух стал чище и невесомей, и стало как-то светлее вокруг, несмотря на то, что солнце скрылось за лесом.
Антоний огляделся по сторонам и вскочил, бросив посох.
– Услышал… услышал Господь слова мои, увидал слезы мои и мысли мои разглядел, - радостно забормотал он, обшаривая небо счастливыми глазами.
Святослав и Всеволод, видя такое чудо, упали на колени и принялись креститься. С тем же благоговением преклонили колена и их бояре.
– Отче наш, иже еси на небеси! Да святится имя Твое, да приидет Царствие Твое, да будет воля Твоя, яко на небеси и на земли!
– неистово выкрикивал старец Антоний, задрав голову и осеняя себя многократным крестным знамением.
– Хлеб наш насущный даждь нам днесь; и остави нам долги наши, якоже и мы оставляем должникам нашим; и не введи нас во искушение, но избави нас от лукавого…
Постепенно сумрак окутал поляну, на небе заблестели первые звездочки.
– Встаньте, дети мои, - усталым голосом произнес Антоний.
– Предначертаний Господних нам не изменить, но пример Иисуса Христа говорит нам, что надо стремиться жить достойно и умирать достойно, коль придет наш час.
– Благослови нас, отче, на ратный труд, - промолвил Святослав, не вставая с колен, - быть может, в последний раз.
– Благослови, отче, - тихо добавил Всеволод. Он плакал.
* * *