Святой и грешница
Шрифт:
Золотая поверхность сверкала в свете пламени, большой драгоценный камень и жемчуг переливались. Это была не дешевая безделушка! Украшение изготовил искусный ювелир, и она была готова на что угодно поспорить, что камень и жемчуг были настоящими, как ей и показалось в теплом свете лампы.
— Молодой дурак, — пробормотала хозяйка и, аккуратно завернув драгоценность в платок, спрятала ее под рубашками и платьями в сундуке. Довольная улыбка заиграла у нее на губах, когда она залезла под одеяло и сразу уснула.
Элизабет лежала в темноте. Не было никакой разницы, закрыты или открыты у нее глаза. Если она не улавливала звуки, ей казалось, что она опять без сознания. Она слышала, как дышат девушки, одна из них тихонько храпела, другая бормотала что-то во сне. Судя по шелесту соломы, кто-то вертелся на кровати. Где-то на улице капала вода и выла собака. Она даже слышала ветер.
— Элизабет, — шептала она и прислушивалась к звучанию своего имени. Неужели это она? С недавнего времени — да, но кем она была раньше, прежде чем ее окружила темнота? Ее место здесь или у нее была другая жизнь? Что ее оттуда выдернуло? Ее мысли блуждали в поисках прошлого, но находили только пустоту. Похоже, Бог отправил ее на землю девственную и нагую. Это возможно? Она не знала ответа. А что это было за воспоминание о маленькой девочке и тучной женщине? Та что-то говорила о ее отце. Значит, у нее была семья, которая, возможно, в эту минуту ищет Элизабет, волнуется и не знает, что могло с ней случиться. Отец и, наверное, мать, братья и сестры. А может быть, и супруг? Элизабет прислушивалась к себе. Скорее нет. Она точно не была еще в таком возрасте. Девушка положила руки на живот. По крайней мере, она была уверена, что еще не рожала. Внезапно она вспомнила маленького мальчика, который наступает ей на ногу и дергает за косичку.
Белокурая девочка, на дюйм выше него, закричала и ударила его по лицу.
— Ой! — Мальчик вытер слезы и схватился за покрасневшую щеку. — Дура! — сердито закричал он, развернулся и убежал. — Элизабет дура!
Она слышала, как он кричит, прежде чем картинка исчезла и туман снова окутал ее воспоминания.
— Я Элизабет! — сказала она тихо и заснула. Ее разбудил смех, чья-то рука легла ей на плечо и легонько его потрясла.
— Просыпайся! Уже давно день. Ты собираешься проспать все воскресенье? Мы были на утренней мессе, и священник сказал, что безделье — это грех!
Девушка подняла веки и протерла глаза. Ей потребовалось некоторое время, чтобы вспомнить, кто эти незнакомые лица. Правильно, она появилась из темноты и проснулась в доме с этими девушками, которые назвали ее Элизабет, точнее она была Элизабет, и в детстве у нее был котенок, и она знала мальчика, дергавшего ее за косички! Она почувствовала облегчение, что ночь не унесла с собой ни котенка, ни наглого мальчишку. Элизабет выпрямилась и улыбнулась девушкам.
— Прошу прощения. Я не хотела доставлять вам неудобство.
Девушки засмеялись.
— Как она говорит! — воскликнула пышка с каштановыми волосами и, смеясь, прикрыла чувственный рот рукой. Наверное, она была самой молодой здесь.
— Ты не доставила нам неудобства. Мамочка сказала, чтобы мы дали тебе выспаться, — успокоила ее высокая девушка с рыжими волосами и веснушками.
— Ну а теперь вставай, — продолжила брюнетка с темными глазами, не местная, судя по ее акценту и певучести речи. Она протянула Элизабет простое темное платье со шнуровкой под грудью и чепчик. — Вот, это дала тебе мамочка, оно должно подойти. Кстати, я Жанель. — Она улыбнулась, обнажив щель между зубами. — Рыжую зовут Грет, крошку с каштановыми волосами — Мара, а нашу самую младшую толстушку — Анна. Добрую душу, которую Бог наградил лошадиным лицом, а мужчины — шрамами, зовут Эстер. А злюка, которая ухмыляется и превращает нашу жизнь в ад, если это не удается мужчинам, это Марта.
Последняя, дернув Жанель за волосы, прошипела:
— Прикуси свой французский язык. Тебя надо бы отправить туда, откуда ты пришла. Я тебя предупредила! Не выводи меня!
Но Жанель даже не обратила на нее внимания. Увернувшись от Марты, она улыбнулась Элизабет:
— Вот, слышала! Тебе следует быть с ней осторожной. А теперь давай!
Жанель откинула одеяло, сняла с Элизабет рубашку и начала мыть девушку теплой водой. Краснея, Элизабет взяла у нее мочалку из рук и опустила глаза.
— Спасибо, я могу сама.
Ей было неприятно, что девушки все еще стояли рядом и пялились на нее. Жанель помогла ей вытереться простыней и снова надеть рубашку.
— Можно я помою тебе голову? Твои волосы, должно быть, прекрасны, если их освободить от ила и тины.
Элизабет кивнула и согласилась, чтобы Жанель вслед за этим помогла ей надеть платье и зашнуровать его под грудью. В глубокий вырез и из-под рукавов была видна рубашка. В конце Жанель надела ей чепчик на мокрые волосы. Тем временем Мара и Анна принесли котел и поставили его на стол, а Эстер достала миски и кружки с полки. Девушки сели за больший из двух столов, позавтракали горячей овсянкой и выпили разбавленное водой кислое вино.
Они смеялись и шутили, так что Элизабет забыла о стеснении, которое она испытывала в незнакомой обстановке. Возможно, она действительно была на своем месте? Возможно, она давно потеряла свою семью и теперь это был ее дом? Ее взгляд скользнул по лицам. Все были очень дружелюбные, даже Марта. Почти как любящая семья. Не имело значения, что все называли ее просто Лизой, хотя Элизабет было привычнее.
— Что случилось? Почему ты так смотришь? — поинтересовалась Анна.
— Здесь так спокойно, что мне кажется, будто я вернулась домой. Я благодарна вам.
Девушки переглянулись, бормоча что-то невнятное. Только Жанель смотрела ей в глаза, и в ее взгляде была непонятная грусть. Разумеется, жизнь приготовила для них испытание, которое они все преодолели, так как жили здесь все вместе в тепле и сытости. Что Эстер говорила сегодня ночью? Что дом называли, как и ее, Элизабет, и он был предназначен для десяти женщин, чтобы они получали здесь еду и одежду. И жили здесь как семья!
Девушки почти все доели из котла, когда открылась дверь и зашел мужчина в изношенной рясе.
— Доброе утро и да благословит вас Господь, отец Тибаульд, — поприветствовали его девушки. Анна засмеялась. Патеру было около пятидесяти, его волосы поредели, и морщины испещряли худое лицо. Он опустился на лавку возле Жанель и благодарно взял поставленный Грет кубок. Она наполнила его не из кувшина, из которого пили девушки, а принесла другой с камина. Патер выпил и, отрыгнув, облегченно вздохнул. Положив Жанель руку на талию, он придвинулся к ней. Его взгляд скользнул по всем девушкам и остановился на Элизабет.