Святой самозванец
Шрифт:
Затем набрала номер Феликса и обнаружила, что его домашний телефон не работает. Она нахмурилась. Этот телефонный номер, который она знала, был у него всю жизнь, и его не могли отключить.
Помня частично номер «казармы», где жили охранники здания Феликса, она набирала разные комбинации, пока не дозвонилась. «Семья Росси вчера выехала и не оставила адреса». Мегги поняла, почему. Ее интервью превратило его жизнь в хаос. Правда, полиция Нью-Йорка не позволила папарацци превращать Верхний Ист-Сайд в настоящий ад для богатых, только в чистилище: приходилось гадать, за каким деревом прячется
Мэгги вспомнила сон, где были Джесс и коляска в Центральном парке, после которого она проснулась рядом со свежей красной розой.
Глава 23
Луису казалось, что возникло слишком много осложнений, которые он скрыл от Салати. Тот сидел рядом и спокойно помешивал кофе «Илли», который заказал для него Луис.
— Что вы там видите внизу? — спросил Салати.
— Ничего, Ваше преосвященство.
Поверх стены террасы Луис действительно наблюдал, как Франсиско и его люди отъехали в разных машинах, взятых напрокат на фальшивые удостоверения личности. Они с Эваристо едва не разминулись: один вошел через гараж, а другой вышел в парадную дверь.
Луиса шокировало влияние Корал на Франсиско. Неужели те сексуальные игры, в которые играла она, так эффективны? Мог ли сексуальный соблазн быть таким мощным? Пока он вынужден сдерживать гнев, вызванный ее предательством, но их дружбе пришел конец.
— Вы должны называть меня Эваристо, Луис.
— Да, Эваристо. — Луис оторвал взгляд от стены террасы и посмотрел на часы. — Времени мало.
Салати поставил чашку.
— Я бы с удовольствием провел этот день здесь, беседуя с вами, но — да, сначала дело. — Он встал и положил руку на спину собеседника дружеским жестом, заставившим того отпрянуть.
— Ваш лимузин готов, он внизу, — сообщил Луис, отстраняясь от руки. — Вот документы на ребенка.
Он вручил кардиналу паспорт с фотографией, которую тайком сделала Корал. Там стояло имя Винченцо Салати. Питер стал племянником кардинала, путешествующим вместе с матерью, итальянкой, которая ждала в лимузине в гараже Луиса.
— Меня поражает мысль о том, что он действительно может быть клоном Христа, — сказал Салати. — Даже если это не так, ребенок, рожденный из ДНК плащаницы, принадлежит католической церкви. Мы храним много священных тайн. Этот мальчик станет еще одной. Мы будем его изучать, поймем и используем наилучшим образом.
— Ответ католицизма далай-ламе, — с насмешкой произнес Луис, потом прочистил горло. Ему надо скрывать свое возмущение ради Девы Марии Гваделупской. Как мог священник обмануться в отношении ребенка простой чернокожей женщины?
— Полагаю, вы правы, — добавил он. Затем проводил Салати до лифта. — Ждите в лимузине. Другая машина приедет и остановится рядом с вами. Вам передадут младенца.
— Как только это произойдет, я позвоню по телефону, — пообещал Салати. — Потом глава «Мексика Этерны» может посетить любою американскую католическую церковь, особенно ту, где поклоняются Деве Марии Гваделупской.
— Спасибо, Ваше преосвященство.
Как принято у итальянцев, Салати шагнул вперед и расцеловал Луиса в обе щеки.
Если вы хотите получить Линкольн-центр Нью-Йорка в свое полное распоряжение, нет времени лучше, чем девять часов утра в будний день. Они с Сэмом сделали крюк, чтобы пройти через его шестидесятиметровую площадку, где, среди прочего, разместились театр балета, две оперные труппы, филармония, высшая музыкальная школа «Жюйяр» и общество камерной музыки. Корал опасалась любопытных прохожих, присутствие которых могло встревожить Сэма, вызвать у него желание увезти Питера домой до того, как они доберутся до Центрального парка. К счастью, «Сентрал Плаза» была пуста, не считая тех, кто опоздал на работу. Только пара бродяг глазела на отражающий фонтан у «Метрополитен-опера» и на его шесть знаменитых арочных окон, за которыми пели все, у кого был голос.
День уже стал чудесным, ни одного дождевого облака не видно. Корал слушала, как белые колеса коляски катятся по бело-синим плиткам плазы. Она должна это прекратить. Изобразить обморок и отослать Сэма обратно в ее квартиру вместе с пистолетом. Или изменить маршрут, чтобы Франсиско их не нашел.
Она бы уже так и сделала, если бы каждый оборот белых колес не приближал ее к пяти миллионам долларов.
— Ты когда-нибудь ненавидел себя, Сэм?
Она никогда не видела его таким счастливым, как сейчас, когда он просто катит коляску.
— Да, Корал, я себя ненавижу. Должен извиниться перед тобой. Сказал, что брошу Мэгги, но теперь, когда будут решены все проблемы, я не могу разлучить мать с ее ребенком.
— О, понимаю.
— Знаю, знаю. — Он остановился на синей части тротуара и стоял лицом к фонтану, глядя на нее. — Наверное, ты удивляешься, почему я не отвезу Питера Мэгги, а потом не останусь с тобой?
Корал всматривалась в его лицо.
— Почему?
Он опустил взгляд в коляску.
— Я не могу его бросить.
— О, я понимаю.
Они пошли дальше. Вертелись белые колеса коляски. Они добрались до пересечения шестьдесят пятой и Колумб авеню. Далеко на левом углу стоял неоготический «Отель-дез-Артистс». Несмотря на свое название, он никогда не был отелем, там размещались студии. Горгульи на фасаде символизировали искусство. Когда-то там жил Норманн Рокфеллер.
До западной части Центрального парка осталось пройти один квартал. С каждым шагом Корал становилось все труднее переставлять ноги, все тяжелее дышать.
— Сэм?
— Да, малышка.
— Я чувствую, мы больше никогда не увидимся.
— Да, у меня тоже такое ощущение. — Он не остановился. — Будто это конец. Ты как к этому относишься?
— Очень отрицательно.
— Да, я тоже. Правда. Я люблю тебя, ты знаешь. — Он продолжал идти.
— Перестань болтать чепуху, Сэм. Ты из парней того типа, которые забывают свои обещания сразу же после того, как встали с постели.
— Надеюсь, это не так, но, может, я и такой. Как бы то ни было, ты — удивительная женщина. Я никогда не забуду эти два дня.