Святой вечер
Шрифт:
Он потащил меня по длинному коридору, освещенному только красными бра на каменных стенах — точно такими же, как в Палате, а затем вывел наружу через арочную деревянную дверь. Порез, который мне сделал Киптон, адски жег от ночного воздуха. Я плотнее притянула халат к груди, как будто это должно было помочь.
Не помогло.
Я огляделась вокруг в поисках чего-нибудь, что могло бы подсказать мне, где мы находимся. Все, что я видела, это заднюю часть здания, похожего на церковь, гравийную дорогу и деревья.
Подъехала гладкая черная
Он положил руку мне на колено. — Расслабься, малышка. — Его акцент сказал мне, что он не американец. Я не была уверена, что это хорошо.
Малышка. Он сказал это как ласкательное слово, но я его ненавидела. Мое сердце жаждало, чтобы меня называли Птичкой, хотя у меня было чувство, что я никогда больше не услышу этого имени. Злость кипела в моем нутре. Этот человек не имел права использовать прозвища вместо моего имени. Он не заслужил этого права.
— Меня зовут Лирика. — Не то, чтобы его это волновало. Он думал, что теперь я принадлежу ему. В его понимании мое имя было таким, каким он хотел его видеть.
— Я не причиню тебе вреда.
И я должна была в это поверить? Он знал Киптона, человека, который считал, что это нормально — навязывать контроль над рождаемостью целой нации, а затем заставлять исчезнуть любого, кто угрожал ему в этом. Этот человек был одним из них. Не говоря уже о том, что, если он "владел" мной, он, должно быть, просто купил меня. Как приз на аукционе. Мне было интересно, за сколько меня купили. Вздрогнул ли он, когда выписывал чек? Сделала ли я хотя бы вмятину на его банковском счете? Мой разум кричал: «Чего стоила моя жизнь?»
Я перекинула одну ногу через другую, выдернув колено из-под его руки, и прислонилась лбом к окну. Я понятия не имела, где мы находимся, но было очевидно, что я больше не в Нью-Йорке. На двухполосной дороге не было других машин, кроме нашей, и даже в темноте я видела силуэты холмов в лунном свете. Высоких зданий на горизонте не было, лишь изредка в далеком окне вспыхивал янтарный свет.
Моя грудь болела, и не только из-за пореза. Она физически болела, словно огромный груз лежал на мне, и было трудно дышать.
Я скучала по Линкольну.
Я скучала по Татум.
Я скучала по отцу.
Боль, написанная на его лице, была тем, что я никогда не забуду, пока живу. Как он не заметил меня? Почему он не знал, что я все еще где-то там? Я хотела бороться, хотела кричать. Мне нужно было, чтобы они знали, что со мной все в порядке. Как долго меня не было? Что они все сейчас делают? Были ли у меня похороны? Как вообще можно похоронить пустой гроб?
Дорога изогнулась, открывая вид на большой водоем. Волны были спокойными, слишком спокойными, чтобы быть океаном. Возможно, это река или озеро. В отражении лунного света плясала рябь. Это напомнило мне озеро Крествью, где я впервые встретила Татум. Может быть, мы поехали на север штата. Может быть, мы были не так уж далеко от дома.
Я думала о том, что буду ждать следующего поворота дороги, что водитель притормозит настолько, что я смогу открыть дверь и выпрыгнуть. Как далеко я смогу убежать? Волна адреналина пронеслась во мне при мысли, что я действительно могу это сделать.
— Где мы? — спросила я, не глядя на мужчину, сидящего рядом со мной.
— В Эдинбурге. — Его голос был ровным, не тронутым моим присутствием.
Я подняла голову от бокала. — Эдинбург? — Я знала только один Эдинбург. Я узнала о нем на уроке географии в девятом классе.
— Шотландия, — добавил он.
Я перевела взгляд на него, надеясь, ожидая, молясь найти там намек на юмор. Но его не было. Вместо этого я встретила глубокий синий взгляд. Как он мог быть таким спокойным?
Тяжесть на моей груди пронзила меня насквозь, перехватив дыхание и заставив кровь броситься в голову. Вууууш, тумп. Вууууш, тумп. В ушах стучал ровный пульс. Страх леденил мои вены — а может, это было поражение. Нет. Это не могло быть реальностью.
Я снова выглянула в окно, и все предстало в фокусе — холмы, вода, дома, раскинувшиеся далеко-далеко.
Шотландия. От этого не убежать. Нельзя было выпрыгнуть из машины и надеяться, что я найду дорогу домой.
Линкольн не приедет. Никто не придет. Им бы и в голову не пришло искать меня здесь. Я никогда в жизни не была в Шотландии. Я даже никогда не выезжала за пределы Нью-Йорка. Мой отец путешествовал по миру, но не разрешил мне поехать с ним. Он говорил, что это к лучшему, что там водятся чудовища.
Думаю, он был прав. Я сидела прямо рядом с одним из них. Но этот человек не был похож на монстра. Он выглядел как бог.
***
Остаток поездки прошел в тишине. Отец назвал меня Лирикой, потому что с самого моего рождения говорил, что все его слова предназначены для меня. Возможно, именно поэтому слова всегда приходили ко мне так свободно. Я всегда говорила то, что чувствовала. В этом я была очень похожа на своего отца. Было что-то горько-сладкое в том, что девушке, которую назвали в честь слов, больше нечего сказать.
Мы ехали еще час, может быть, два. Я потеряла счет времени. В любом случае, это уже не имело значения. Время теперь было наказанием. Раньше я хотела, чтобы его было больше. Теперь я жалела, что у меня не было передозировки от кокаина Линкольна.