Святые в истории. Жития святых в новом формате. VIII-XI века
Шрифт:
«А кто расскажет о покорности и послушании, какими отличался он в учении не только перед учителем своим, но и перед учащимися с ним?» – пишет Нестор-летописец.
Легче всего Феодосию дышалось в храме, и его сильно огорчало, что из-за недостатка просфор в церкви не каждый день служили литургию. Тогда Феодосий сам стал выпекать просфоры для церкви, устроив дома «мини-пекарню». Некоторую часть просфор он продавал, чтобы купить зерно и смолоть муку для новой партии, остальные деньги раздавал нищим.
И снова, как пишет Нестор, «все отроки, сверстники его, издевались над ним и порицали его», а мать то гневалась, то со слезами умоляла Феодосия оставить не подобающее для их знатного рода занятие.
«Молю тебя, чадо мое, брось ты свое дело, ибо срамишь ты семью свою, и не могу больше слышать, как все потешаются над тобой и твоим делом. Разве пристало отроку этим заниматься!» – отчитывала она сына.
Феодосий искренно не понимал, из-за чего его мать так расстраивается. «Послушай, мати, молю тебя, послушай! Ведь Сам Господь Иисус Христос подал нам пример уничижения и смирения, чтобы и мы, во имя Его, смирялись. Он-то ведь и поругания перенес, и оплеван был, и избиваем, и все вынес нашего ради спасения…» – пытался он объяснить, что, наоборот, считает великой честью для себя выпекать просфоры для богослужений.
«Если уж Сам Господь наш хлеб назвал плотью Своею, то как же не радоваться мне, что сподобил Он меня стать содеятелем плоти Своей», – говорил Феодосий.
Впечатленная столь разумным ответом, а возможно, и познаниями сына, на какое-то время мать оставила его в покое. Но примерно спустя год она увидела, как ее Феодосий «почерневший от печного жара, печет просфоры», и материнское сердце снова вскипело от обиды и любви. Опять начались уговоры, крики, угрозы, а иногда и побои.
Феодосий не выдержал и как-то ночью, покинув свой дом, перебрался в соседний город и там, поселившись у священника, продолжил свое занятие.
Но мать его быстро нашла, силой привела домой и опять заперла в доме, сказав: «Теперь уж не сможешь убежать от меня, а если куда уйдешь, то я все равно догоню и разыщу тебя, свяжу и с побоями приведу обратно».
«Смирен сердцем и покорен нравом», Феодосий вынужден был ей покориться.
В Курске среди горожан было немало и тех, кто любил кроткого юношу и понимал его исключительность. Правитель Курска даже захотел видеть Феодосия в числе своих приближенных, поручив постоянно пребывать в его домовой церкви. Вот только его тоже смущал нищенский вид юноши, и он сразу же подарил Феодосию дорогие «светлые одежды».
Тот послушно проносил их несколько дней, хотя «чувствовал себя так, как будто носит какую-то тяжесть», но затем снова переоделся в свою заплатанную рубаху, а обновки раздал нищим.
Несколько раз дарил городской глава Феодосию дорогие одеяния, и юноша надевал их, только когда его звали в дом правителя, а по городу ходил в своем обычном виде.
Однажды, когда Феодосий переодевался, мать заметила кровь на исподней рубахе сына – он «по простодушию своему, не поостерегся, а она не спускала с него глаз». Оказалось, что это кровоточили раны, натертые веригами, которые носил на теле Феодосий. Втайне от всех он попросил кузнеца сковать железную цепь и ходил в своем железном поясе, словно не чувствовал боли.
Увидев это, мать пришла в ужас и гнев – «в ярости набросилась на него, разорвала сорочку и с побоями сорвала с чресл его вериги».
Но и тогда Феодосий не вышел из себя, а с прежним невозмутимым спокойствием переоделся в чистую одежду и отправился в дом курского посадника прислуживать его гостям на пиру.
«В дальнейшем повествовании Нестора мы уже не слышим о веригах: по-видимому, в Киеве святой не носил их. Они были лишь временным орудием борьбы со страстями юности, – размышляет об этом эпизоде исследователь русской агиографии Георгий Федотов. – Нестор обходит молчанием плотские искушения юного Феодосия, и это целомудренное молчание сделалось традицией русской агиографии. Но сильное тело требовало укрощения: отсюда и вериги» («Святые Древней Руси»).
Услышав в церкви слова из Евангелия: Кто любит отца или мать более, нежели Меня, не достоин Меня; и кто любит сына или дочь более, нежели Меня, не достоин Меня; и кто не берет креста своего и следует за Мною, тот не достоин Меня (Мф. 10: 37), Феодосий в третий раз убежал из дома. Теперь он отправился в Киев, где, как он слышал, было много монастырей и великолепных храмов.
Правда, Феодосий лишь примерно знал, в какую сторону ему идти. К счастью, по дороге его обогнали тяжело груженные обозы, и по репликам купцов юноша понял, что они как раз держат путь в Киев. Феодосий пошел за купцами следом, держась поодаль и не показываясь им на глаза, и примерно через три недели добрался до стольного города.
Он обошел все монастыри, упрашивая, чтобы его постригли в монахи, но нигде не хотели принимать нищего странника. Зато в одной обители Феодосий узнал, что за городом, неподалеку от села Берестова, есть пещера, где подвизается некий отшельник Антоний, «вокруг которого собралось уже немало монахов». Окрыленный надеждой, юноша отправился искать пещеру затворника.
Много где успел побывать монах Антоний, родом из города Любича: и в Царьграде (Константинополе), и на Святой Горе Афон, пока по благословению афонского игумена не пришел в Киев.
Антоний показал русичам образец святой пустыннической жизни, и очень скоро появились желающие ему подражать. Одним из первых учеников Антония стал Никон.
Когда приходили к пещере люди, желавшие постричься в монахи, сначала авва Антоний с ними беседовал, и, если видел твердость их намерений, Никон совершал постриг – «как Аарон, почтенный саном священства, по указанию Моисея».
Так было и с Феодосием, который с таким жаром умолял принять его в пещерный аскетический монастырь, что наконец Антоний ему сказал: «Вот твое место, оставайся здесь!»
Феодосию было около двадцати пяти лет, когда он пришел к Антонию, и два опытных подвижника немало дивились на его ревность.
По мнению ряда ученых, хронологически это невозможно – Феодосий на тот момент все же был старше, если все эти события происходили в 50-х годах XI века. Летопись говорит, что в Киеве тогда княжил сын Ярослава Мудрого – Изяслав, впервые ставший великим князем Киевским в 1054 году. Впрочем, когда речь идет о монашеском постриге или принятии ангельского образа, возраст не имеет значения – человек меняет даже прежнее имя и начинает новую жизнь.