Связанные

Ярвинен Олли

Впрочем, не прочувствовав на собственном опыте, заметить надвигающуюся бурю было невозможно. Хель успела принять привычный облик и застыла, подобно восковой фигуре; рах, по-прежнему напоминающий гротескное чудовище с уродливой пастью и непропорционально вытянутыми конечностями, заканчивающимися длинными когтями, сгорбился напротив, спиной к двери. Единственное, что их объединяло — абсолютно чёрные глаза, будто бы впитывающие свет, и безграничное терпение, с которым они были готовы ждать подходящего момента. И такой момент предоставился им совсем скоро.

В

разгромленной мастерской кто-то завыл — безумным, отчаянным воем, который заставил Кристину похолодеть и вжать голову в плечи. Следом раздался низкий рык, сменившийся прерывистым хохотом; с трудом верилось, что и то, и другое могла издать человеческая глотка. Раздался треск разбитой мебели, неровные шаги по хрустящим осколкам посуды и слюдяных окон и через пару мгновений из дверей вывалился абсолютно седой старик, с головы до ног покрытый уже начавшей подсыхать кровью. В одной руке он сжимал толстую трость, в другой небольшой топорик на длинной рукояти.

Гвардейцы закричали, призывно замахали руками, но старый мастер даже не посмотрел в их сторону. Налитые кровью глаза нащупали призраков; взгляд окинул спокойную и нисколько не удивлённую его появлением Хель — и старик в нерешительности остановился, тяжело привалившись к косяку двери. Лицо его на мгновение просветлело, приняло осознанное выражение — в тот момент Кристина готова была поклясться, что Хель почти незаметно покачала головой, словно желая предостеречь старика от опрометчивого шага. Тот с болью обернулся, в последний раз взглянул на что-то в темноте — а затем, отшвырнув трость и перехватив топор обеими руками, с дикими воплями побежал в сторону раха.

Кто-то из гвардейцев бросился наперерез, в несколько гигантских прыжков преодолевая половину расстояния до мастерской, но было слишком поздно. Лезвие топора, которое вот-вот должно было встретиться с затылком раха, отлетело в сторону, а вместе с ним — и отсечённые у локтя руки, по-прежнему цепляющиеся за рукоять. Призрак пропал из виду, оставляя вместо себя размытый кровавый силуэт; тщедушное тело старика взлетело над землёй, дёрнулось с жутким хрустом и обмякло бесформенным мешком, как если бы что-то разом сломало все кости до единой.

Кристина вскрикнула и прикрыла рот ладонью, бессильно наблюдая, как та же сила развернула мертвеца, и, выставила тело перед собой словно импровизированный щит. Миг спустя он на огромной скорости полетел в сторону приближающегося гвардейца, сбивая того с ног — странное, несвойственное раху проявление гуманизма, особенно на фоне печальной судьбы мастеровых. Однако почти сразу стало понятно, что призрак поступил так не в силу тяжёлого приступа милосердия, а из холодного расчёта и банальной нехватки времени.

Из мрака вынырнула густая бесформенная тень; на долю секунды она приобрела человеческие очертания, замахнулась клинком, вынуждая раха податься вперёд и подготовиться к обороне, а затем без следа исчезла, чтобы в тот же мгновение переместиться призраку за плечо, обозначить удар и вновь раствориться в темноте. Ещё замах, снова

спереди, затем ещё один, теперь откуда-то снизу, прямо из камней мостовой, а за ним ещё, опять из-за правого плеча… В этот раз призрак решил не отсиживаться в обороне, а провести контратаку — за что тут же поплатился длинным разрезом от бедра до лопатки и едва уберёг голову, отпрянув лишь в самый последний момент.

Постепенно перемещения становились всё быстрее и хаотичнее, и самое главное — сложнее. Последнее Кристина полностью прочувствовала на собственной шкуре, охнув и едва не присев на землю, когда Хель попыталась провести несколько почти одновременных ударов сразу с двух сторон. В ответ рах взорвался, оборачиваясь столбом дыма, и попытался отступить, привычно растворившись в ночном воздухе — однако окружающее пространство, словно утомившись от подобного обращения, взбунтовалось и бесцеремонно вытолкнуло недовольно шипящего призрака обратно в реальность.

Кто-то одобрительно хлопнул себя по бедру; у Кристины вырвался вздох облегчения, стоило полной картине сложиться у неё в голове. В глубине души вновь затеплилась надежда, что вся эта история всё-таки может закончиться в их пользу.

С самого начала у Хель был хороший, рабочий план: напасть из засады, нанести раху как можно больше повреждений, чтобы ввести в состояние, которое у этих существ может служить аналогом болевого шока; а затем вырвать сердце, разом покончив с угрозой. Собственно, первые этапы этого плана были разыграны как по нотам, и если бы не вмешательство — вернее, помешательство — Бравила, из-за которого всё пошло наперекосяк, то рах давным-давно бы «навсегда исчез из этого мира» — и из всех остальных заодно.

Затем сражение скатилось в ничью — то есть, как ни странно, к своему нормальному состоянию. Кристину только что посетила мысль, что единственная причина, по которой эти призраки умудрились относительно мирно поделить между собой лес и болото, заключалась в том, что за всё время им так и не удалось прикончить друг друга. А они наверняка пытались, и не раз, причём со всей свойственной их виду обстоятельностью и упёртостью — другой разговор, что в том лесу не так-то просто найти что-нибудь, что позволило бы качнуть чашу весов в свою сторону, вроде пары гвардейцев и заплутавшей путешественницы между мирами.

Вспомнив о гвардейцах, она скользнула взглядом по сторонам. Из полумрака поочерёдно показались лица Эйдона и Мартона, оба по-прежнему не отходили от неё ни на шаг. Затем настал черёд долговязого Вильёна, который успел выбраться из-под тела старого мастерового и благоразумно не стал задерживаться рядом с призраками; и Нильсема, до сих пор караулящего главную улицу Формо. Анор замер в воротах, лицом к предместьям, с гигантским молотом наперевес высматривая последних «серых». Все они, кроме последнего, напряжённо следили за схваткой, но вмешиваться в неё, само собой, не спешили, здраво рассудив, что их задача — прикрывать свою подопечную и не мешать призракам разбираться между собой.