Связанные
Шрифт:
— Пьянь подзаборная, «Шенье» — это же вельменно с юга! — ехидно прокомментировали из-за двери. Закрытое ставнями окно на миг приоткрылось, после чего женщина добавила, уже мягче: — А вы не слушайте его, господин солдат: он же всё к дочке сватался, да не по нраву пришёлся. Она-то уже год как замуж вышла да с мужем уехала, а ему вон чужое счастье глаза колет — оттого и бесится!
— Да у нас любовь была, дура ты набитая! — побагровев, заорал ополченец.
— Ой-ей, хвала Великим силам — уберегли от зятя! Это что же за любовь такая, когда Ная не знала, где спасения от тебя искать?
Нильсем устало закатил глаза — но вдруг наклонился вперёд, принюхиваясь.
— В крепость. Живо.
Ополченец испуганно икнул, но спорить с разъярённым гвардейцем не посмел: подхватил копьё и припустил прочь, напоследок обдав Эйдона резким запахом браги.
Не успел он скрыться за поворотом, как металлический засов со скрежетом отодвинулся, а дверь осторожно приоткрылась. Наружу выглянула широколицая женщина с высокими скулами, копной тёмных кудряшек, аккуратно подвязанных льняным платком, и паутинками морщин вокруг внимательных серых глаз.
— Всё, ушёл. Больше нечего бояться, — подбодрил женщину Нильсем.
— Было б кого бояться! — презрительно фыркнула она в ответ. — Как был бы муж здоров, посмотрела бы я на этого храбреца!
— Что ж, в ближайшую пару дней он точно не вернётся, — пообещал сотник. — За то, что случится после, ручаться не могу.
— И не нужно, господин солдат! Это сегодня все по домам прячутся да носа на улицу не кажут, а так соседи-то у нас дружные, в обиду не дадут. — Она помолчала, после чего опасливо понизила голос: — А правду болтают, что госпожа сначала всех спасла, а уже после, когда толпа собралась, осерчала и приказала посёлок наш спалить? Нет, если виноваты, то воля её, коль хочет, может и палить, кто ж вельменно-то запретит? Но как бы муж прямо в постели-то не сгорел… Да и вещи бы хоть какие собрать…
Нильсем обратил взгляд к Эйдону, словно не знал, как реагировать на подобное смирение.
— Её светлости нанесли тяжкое оскорбление, — объяснил капитан. — Настолько, что она предпочла немедленно покинуть Формо. Однако не беспокойся: приказа сжигать ваш посёлок у нас нет; мы наведём порядок и сразу же отправимся в путь.
Женщина досадливо цокнула языком:
— Вот ведь дурни! Госпожа, может, для того и с тракта свернула, чтобы нечисть отогнать, голову за нас чуть не сложила, а они вон с ней как… «Ведьма», ха! Как словом-то этим не подавились? Будто не слышали, что все вельменно чаровать умеют — это ведь даже дети малые знают! Вы уж накажите их, да построже — пусть вспомнят, что такое благодарность! А пока, может, вынести вам бальзам на холмовке? Попробуйте, сама собирала и настаивала!
Распрощаться с бойкой супругой Бора оказалось не просто, ещё сложнее было отказаться от предложенного угощения, однако вскоре гвардейцы всё же вырвались на главную улицу Формо и, погружённые каждый в свои мысли, продолжили путь. Некоторое время спустя Нильсем не выдержал и с весёлой усмешкой обратился к Эйдону:
— Слышал, капитан? «Все вельменно чаровать умеют» — хорошо же местные всё это себе представляют!
Однако капитан веселья сотника не поддержал: напротив, он серьёзно покачал головой:
— Если вдуматься, эта добрая женщина сделала за нас всю работу. Да, версия, конечно, наивная, но для жителей Формо вполне сгодится — причём, заметь, её интерпретация событий крайне удачно объясняет буквально всё.
— Не спорю, но это всего лишь одна женщина, к тому же, весьма лояльно настроенная.
— Можешь мне поверить, — Эйдон хитро прищурился, — когда я с ними закончу, именно такие разговоры и будут ходить по Формо. Подданные Его Величества никогда не отличались
* * *
Пусть Нильсем уже успел назвать точное число обвиняемых, Эйдон даже не ожидал, что у крепости соберётся такая толпа. Помимо мятежников присутствовал управляющий Бравил, сменившийся коричневый камзол на оранжевую мантию; правда, почему-то без медного медальона с отчеканенным на нём символом дома Бьяла — могучим оленем, наклонившим голову и грозящим невидимому врагу. Не обошлось и без писцов — их, судя по разнобою в одежде, выбрали по жребию из секретарей, служащих у местных купеческих семей; а также немалого количества случайных прохожих, собравшихся поглазеть на суд и, пожалуй, едва ли не всего штата слуг управляющего Формо: от кухарок до ль-киима, старшего слуги. В пёстрой толпе Эйдон успел заметить и пару служанок, которых приставили к вельменно — почти неразличимых, если бы не цвет глаз и не болезненная бледность одной из них — после чего взгляд его скользнул дальше, к тем самым людям, ради которых им пришлось задержаться.
Вчерашние бунтовщики, предусмотрительно разбитые на небольшие группы и окружённые вооружённым ополчением, представляли собой жалкое зрелище. Большинство, растерянные и пристыжённые, понуро уставились себе под ноги; другие, те немногие, что нашли в себе силы поднять глаза, разглядывали приближающихся гвардейцев с вызывающим нахальством.
Эйдон хорошо знал, откуда берутся эти взгляды. Такие появляются, когда упрямство пересиливает страх, сменяясь глупым и никому не нужным желанием идти до самого конца. Чего не понимали эти гордецы, так это того, насколько тонка была грань между безрассудной готовностью встретить свою судьбу и глубоким, всепоглощающим отчаянием. Одно дело воображать славную гибель за свои убеждения, и совсем другое — оказаться на эшафоте, наедине с равнодушным палачом, которого волнует только то, сколько получится выручить за сапоги приговорённого и чем сегодня его накормят дома. Впрочем, к счастью для приговорённых, если им и суждено было об этом узнать, то в другой день.
По сигналу капитана Нильсем выступил вперёд и, дождавшись тишины, важно объявил:
— Перед вами — Его сиятельство, граф Эйдон Эртон, воспитанный в семье вельменно Бьяла, правитель Алийсэ и Веро, что лежат в Южных пределах, капитан гвардии Его Величества, короля Геррана II, и Его доверенное лицо. Признаёте ли вы право Его сиятельства вершить суд в этих землях?
Вопрос был адресован управляющему Бравилу, который с готовностью раскланялся и церемонно подтвердил полномочия Его сиятельства от имени действующего правителя Формо, графа Нарди. Эйдон удовлетворённо кивнул: в сущности, всё это было не более, чем формальностью, всего лишь устоявшимся обычаем. В то же время соблюдение неформального протокола ровным счётом ничего не стоило, зато прибавляло чужакам авторитета в глазах местных жителей.
— Именем Его Величества, да начнётся суд, и пусть деяния каждого получат справедливое воздаяние.
На этих словах Эйдон аккуратно разгладил усы рукой — не столько ради того, чтобы привести их в порядок, сколько для того, чтобы спрятать кислую усмешку. Обычай обычаем, но назвать происходящее «судом» можно было с большой натяжкой: не требовалось ни основательного разбирательства, ни заслушивания свидетельств сторон, ни поиска и представления доказательств — решение было вынесено заранее, оставалось только довести его до подсудимых.