Связанные
Шрифт:
— Все вы приняли участие в мятеже против законной власти. Нанесли тяжкое оскорбление вельменно, рискнувшей ради вас жизнью, угрожали смертью её слуге, — Эйдон не стал ходить вокруг да около и сразу обрисовал мятежникам всю серьёзность их положения. Выдержав паузу, он обвёл толпу суровым взглядом и внушительно добавил: — Так, стало быть, вы проявляете благодарность нашим правителям?
Подсудимые угрюмо молчали.
— Что ж, собственные преступления вам известны. Остальные, как я подозреваю, уже слышали немало сплетен и разговоров о том, что произошло минувшей ночью. Я был там, а потому смогу поведать вам истину: Бравил, сын управляющего
Толпа притихла и не сводила глаз с капитана в ожидании подробностей.
— Именно этот человек указал призраку первые жертвы, чем обрёк на смерть жителей предместий и едва не погубил собственную сестру, а вместе с ней и приставленную к девочке служанку. Эта девушка здесь, среди вас, и в своё время вы сами сможете убедиться в истинности моих слов.
Под всеобщими взглядами Энара побледнела ещё сильнее и смущенно опустила взгляд. В свою очередь управляющий скорбно поджал губы, но сразу же попытался взять себя в руки и придать лицу бесстрастное выражение.
— Когда Её светлость раскрыла злодеяния Бравила, юноша не пожелал отвечать за свои ошибки. Он убедил себя, что, если разделить вину с другими, это спасёт его от наказания — и не придумал ничего лучшего, чем склонить тех, кто ему доверял, к убийству вельменно.
Слова зловеще повисли в воздухе. Впрочем, Эйдона нисколько не интересовал произведённый эффект: он испытующе разглядывал тесные группы подсудимых в поисках человека, который помог бы ему разыграть следующий такт — и такой человек нашёлся.
— Ну так казни нас уже и не разглагольствуй почём зря! — от группы бунтовщиков, торговцев, судя по упитанным фигурам и расшитым серебром одеждам, отделился коренастый мужчина со всклокоченной бородой, диким загнанным взглядом и тёмными кругами под слегка раскосыми глазами.
— Смертную казнь следует заслужить, — нарочито жёстко усмехнулся Эйдон. — Ибо в «Жёлтой книге» сказано: «Тот, кто повадками своими подобен зверю, в зверя и превратится»; и сказано далее: «Однако даже зверь дикий не чужд благородству и благодарности; те же, кто не знает ни того, ни другого, подобны червям и, лишившись, слуха и языка, в червей и превратятся». Таково наказание за чёрную неблагодарность: отнять глаза, проколоть уши и вырезать язык, сковать по рукам и ногам и до конца дней поместить в заключение.
— А мы-то здесь причём? — Торговец нервно лизнул губы, а в голосе его проявилась нервная сиплость. — Госпоже не причинили никакого вреда…
— Ты был невнимателен, купец, — сухо заметил Нильсем, который верно понял задумку капитана и сразу же включился в игру. — Иначе заметил бы, что Его сиятельство пока не касался того, как следует поступать с безумцами, осмелившимися причинить вельменно вред. Однако твоё любопытство несложно удовлетворить: в таких случаях наказание распространяется на членов семьи, родственников, друзей и случайных знакомых. Это небыстро, но в конце концов всех их найдут и казнят, после чего вычеркнут из учётных книг и хроник, — так вместе с ними умерли последние воспоминания о преступнике.
Среди подсудимых повисло мрачное молчание. Эйдон флегматично проследил, как с лица бородатого торговца медленно сходит спесь — кулаки его сжались с такой силой, что побелели костяшки пальцев; глаза забегали по сторонам в поисках поддержки. Остальные выглядели не лучше: кто-то, не выдержав, с глухим стуком упал на колени и с немой мольбой протянул
Самое время перейти ко второй части плана.
— И всё же, проведя некоторое время в размышлениях, — небрежно начал капитан, — я считаю верным учесть то обстоятельство, что многих из вас втянули в преступление обманом. Более того, сыграли на лучших чувствах любого подданного Его Величества — на желании наказать ту, кого вы искренне считали самозванкой, и не допустить покушения на честь наших господ. Это достойное устремление, которое заслуживает не наказания, а поощрения.
Ропот удивления, подобно лёгкому бризу, пробежал по толпе. С каждым произнесённым словом он только усиливался: восставшие растерянно переглядывались, обращаясь друг к другу с немым вопросом, не в силах понять, к чему клонит их судья.
— Вельменно строги к себе; суровы и установленные ими законы. Однако они не требуют от своего народа невозможного и допускают, что каждый может ошибиться, несмотря на самые лучшие стремления. В таких случаях обычай требует от судьи проявить известную долю милосердия.
Толпа притихла и подалась вперёд, жадно хватаясь за каждое слово. Эйдон выдержал паузу и торжественно объявил:
— Те из вас, кто не успел совершить иных преступлений, могут рассчитывать на прощение. Молите Великие силы, чтобы оскорблённая вами вельменно вновь посетила Формо и дала вам возможность лично засвидетельствовать своё раскаяние. В противном случае эта обязанность перейдёт к вашим детям — и поверьте мне на слово: у вельменно долгая память, и они всегда возвращаются за своими долгами.
Перья секретарей, уже готовые вывести на пергаментах устрашающий приговор, растерянно замерли в воздухе. Двор крепости наполнился вздохами облегчения и первым, пока ещё совсем робкими улыбками. Эйдон, будь у него возможность, тоже бы улыбнулся: не было сомнений, что отныне прощёные жители Формо будут с готовностью повторять ту версию событий, которая позволила им избежать сурового наказания — а со временем и сами безоговорочно в неё поверят.
Впрочем, далеко не всё было так радужно. Взгляд Эйдона на миг задержался на вспылившем ранее торговце. Как ни старался, капитан так и не вспомнил его лица, из чего следовало, что этот человек был в числе тех, кто получил прощение. Между тем коренастый бородач, хоть он и растерял изрядную долю гонора, не выглядел особенно счастливым. Скорее наоборот — подозрительно щурил глаза и бросал недовольные взгляды в сторону веселящихся односельчан. Почувствовав на себе внимание Эйдона, торговец заставил себя поклониться, и почтительной скороговоркой забормотал:
— Да продлят Великие силы дни наших господ и покровителей, добродетельных и милосердных. — он выпрямился и посмотрел Эйдону прямо в лицо. — И пусть я рискну лишить себя как первого, так и второго, я позволю себе заговорить о том, о чём предпочли позабыть другие. Или Его сиятельство прикажет мне замолчать? — с вызовом закончил он и, не обращая внимания на раздающиеся со всех сторон шиканья, скрестил руки на груди.
— Продолжай, — Эйдон сделал пригласительный жест. В каком-то смысле этот упрямый торговец, сам того не ведая, играл ему на руку — позволял всё прояснить и заранее пресечь будущие сплетни и кривотолки.