Сын Авонара
Шрифт:
Менее чем через час после страстных уговоров Прокурора покончить навсегда с мерзостным чародейством Совет лордов вернулся в зал суда из комнаты, где составлялся окончательный приговор. Лицо лорда Хессиа пылало, рот превратился в узкую линию. Лорд Дюмонт не отрываясь смотрел на балку над скамьей для свидетелей, в ней было закреплено пятьдесят зажженных свечей, их свет разгонял ранние сумерки. У двери, через которую вошли лорды, стоял, грациозно прислонясь к колонне, Дарзид, в его темных глазах читалось изумление. И во мне разгорелась последняя искра надежды.
«Все это выглядит не слишком обнадеживающе, любовь моя», –
«Что бы они ни сказали, все хорошо. Я готов покончить со всем». Его снова одолел кашель, Кейрон упал на перила, окружавшие скамью подсудимых. Чтобы заставить его распрямиться, стражник ткнул его копьем, свежее пятно крови расплылось по грязной одежде. Впервые за день я отвела глаза.
Конечно, его признали виновным, но я оказалась не готова выслушивать мертвящие слова.
«Чародей будет доставлен на лобное место города Монтевиаля на заре в первый день недели и выставлен на всеобщее обозрение. В час пополудни того же дня он будет предан огню, чтобы не осталось никакого напоминания о его существовании. Его имя никогда больше не будет произноситься на территории Четырех королевств и будет вычеркнуто из всех документов и записей. Он будет забыт, словно его никогда не существовало.
Все имущество мага будет предано огню, включая дом, где он проживал, мебель и личные вещи, независимо от того, являются ли они его собственностью, или же частью совместного с женой имущества, или же имуществом жены. Уничтожению подлежат все вещи, указанные прокурором или жрецами, оскверненные прикосновением мага, особенно ювелирные изделия и камни, рукописные документы, поскольку маги славятся своим умением налагать злые заклятия именно на подобные предметы.
Благодаря великодушному заступничеству его величества и просьбам родственников жена чародея признана околдованной, сбившейся с пути жертвой, а не заговорщицей. Она вновь обретет благосклонность Короны, после того как подвергнется публичному наказанию, предписанному законом. С этого же момента она передается душой и телом на попечение Томаса, герцога Комигорского, который получает полное право распоряжаться ее жизнью, собственностью и жизнью ее потомства. Она освобождается по поручительству его величества, короля Эварда, но лишается всех прав рождения, титулов и званий до того момента, пока его величество не решит восстановить их.
Каждый, кто был признан лордом Верховным Прокурором в ходе процесса виновным в укрывательстве, попустительстве или осведомленности о любых магических деяниях преступника, приговаривается к высшей мере наказания, предусмотренной законом, без дальнейшего судебного разбирательства. Каждый, кто был связан в ходе дела с магом, будь то слуга, чиновник или друг семьи, должен в течение недели обратиться к жрецу для прохождения обряда очищения. Неподчинение решению суда будет рассматриваться как поддержка магического заговора, соответствующее наказание последует незамедлительно, без нового судебного разбирательства. Так гласит закон Лейрана. Да продлятся дни короля Эварда!»
– Без суда? – Я вскочила на ноги, тяжесть приговора лишила меня сдержанности. Спасти Кейрона невозможно, но Мартина, Юлию, Танаджера и Тенни даже не выслушали. – Вы не имеете права! Лорд Хессиа… Лорд Дюмонт… – Я кричала, чтобы меня услышали в общем шуме. – Казнить любого лейранина без суда – это произвол… – Но никто из них больше не взглянул на меня, стражники преградили
Но он не слышал меня. Толпа стражников стащила его со скамьи подсудимых за цепь, обмотанную вокруг шеи. Завывающая чернь за дверями встретила его пинками и ударами кулаков, в него кидали камни и мусор. Стражники не защищали его ни от ударов, ни от плевков достойных граждан Лейрана, которые хохотали и радовались, когда он падал.
Была середина недели. Четыре дня. Что ж, ждать осталось недолго.
Мартина и остальных казнили ночью. Кейрон был вне себя от горя. «Мне пришлось слушать, как они умирают, Сейри, один за другим. Я пытался… с того момента, как их схватили, я пытался помочь… утешить их… но в конце…»
– Не говори об этом, если не хочешь. Просто скажи, как я могу тебе помочь. – Пока догорал серый день, я неподвижно сидела на кровати, уставясь сухими глазами на грубые простыни. Горевать я не могла. Внутри было пусто.
«Единственная помощь – знать, что твой брат защитит тебя и Коннора». Меня обожгло негодование, прозвучавшее в его следующих словах. «Что за человек твой брат? Как он позволил им назначить для тебя публичное наказание? Ах, Сейри, как тяжко…» Я не помнила, чтобы он когда-нибудь раньше был так зол.
– Наказание – это пустяки, – ответила я ровно, стараясь не обращать внимания на страх, окативший ледяной волной. – Что до остального, что бы ни случилось, я все выдержу. Клянусь тебе. – Приговор Совета эхом звучал в ушах. Мой брат получал полное право распоряжаться моей жизнью, собственностью и потомством… Потомством. Моими детьми.
Следующие дни Кейрон провел наедине с болью и тьмой. Думаю, еды и питья ему давали ровно столько, чтобы он дожил до дня казни. Я молила, чтобы он умер раньше, но в то же время мечтала, чтобы время остановило свой ход.
Он боли и слабости его сознание начало уплывать, но мне всегда удавалось вернуть Кейрона, устремив к нему мысли. Он часто говорил о слове и тех образах, которые оно заключало в себе. «Образы становятся тем яснее, чем меньше меня остается здесь. Над пропастью перекинут мост, я вижу проходящих по нему людей, одни взволнованы или напуганы, другие веселы и полны любопытства, третьи растеряны, они ищут свой путь. Мост такой хрупкий… мне кажется, он изо льда, потому что здесь так холодно… но все залито чудесным светом… Кажется, мост поет.
Кровь моя пылает, Сейри. Меня снедает нетерпение. После всего, что случилось, после нашей близости все эти дни – каким счастьем она была, – после всего остального, и хорошего и плохого, во мне скопилось столько силы, мне кажется, она может меня разорвать. Ты понимаешь, любовь моя? Скажи, что ты понимаешь, отчего я не могу…»
– Конечно понимаю. Ты давно рассказал мне, как это будет.
Но когда Кейрон снова уходил в мир своих грез, я все чаще и чаще укрывалась в отведенной только для себя части сознания. Я не осмеливалась сказать ему, как боюсь за ребенка. Он уже доказал, что его убеждения невозможно поколебать, а я предала своего сына, предала свою душу и хранила молчание. Пройдет лет пять-шесть, прежде чем ребенок впервые проявит способность к магии. За это время все может измениться. Томас ни за что не причинит вреда младенцу.