Сын графа Монте-Кристо
Шрифт:
С помощью зуава гувернантка сошла с верблюда и внесла мальчика в дом. За ней последовали все остальные. Монте-Кристо осмотрел больного и вздохнул свободнее.
— Ему нужен только отдых,— сказал он, обращаясь к Фанфаро,— и если вы позволите нам погостить у вас несколько дней…
— Мой дом и все, что я имею, к вашим услугам, граф! — перебил его Фанфаро.— А теперь позвольте представить вам наших колонистов. Ирена, подойди сюда, милая!
В комнату вошла прехорошенькая брюнетка лет тридцати, казавшаяся лет на десять моложе.
— Госпожа Фанфаро — моя жена,— сказал с улыбкой колонист. — Последовала за мной в пустыню, так как здесь живут относительно честные люди.
— Вы — мизантроп? — спросил граф.
— Нет, я только философ. Я много испытал и много пережил, и хочу теперь со своей семьей пожить в мире и покое. Однако к делу. Медное Жерло, поди сюда!
Вошел великан. Ему было лет под шестьдесят, и фигурой своей он напоминал старый дуб.
— Король силачей, прозванный Медным Жерлом,— сказал Фанфаро,— он еще и теперь на вытянутой руке поднимает триста фунтов и держит в зубах тяжелые железные брусья.
— Что это значит в сравнении с моими прежними упражнениями? — скромно возразил великан.
— Молчи, голубчик, я знаю тебя. А сейчас черед Бобишеля, счастливого мужа нашей Перепелочки.
Бобишель выпрямился во весь рост, затем колесом выкатился за дверь и втолкнул в комнату свою жену.
Перепелочка оказалась хорошенькой грациозной блондиночкой. Монте-Кристо поклонился ей и сказал:
— Мне кажется, что я все это вижу во сне. Неужели, господа, вы были акробатами?
— Да, граф,— серьезным тоном ответил Фанфаро.— Вся наша жизнь состояла из прыжков и кувырканий. К счастью, при этом мы не сломали шею. Впрочем, из всей компании я один навсегда отказался от своего прежнего ремесла.
— Вспоминая о нем лишь тогда, когда надо помочь ближнему, — многозначительно заметил граф.
— Это вы насчет башни? Стоит ли толковать о такой безделице! Посмотрели бы вы, какие штуки до сих пор проделывают Медное Жерло и Бобишель!
Монте-Кристо не сводил глаз с Фанфаро и его жены, которая также скорее походила на потомственную аристократку, чем на жену колониста. Что все это значило?
Г-жа Караман весело болтала с Перепелочкой, между тем как Клари всецело завладела Иреной.
Вечером за ужином граф сказал:
— Любезный хозяин, я не знаю, кто вы такой, но тем не менее позвольте мне выпить за ваше здоровье и за здоровье остальных колонистов. Да сохранит вас Бог, по воле которого вы в глубине пустыни нашли свое счастье!
Растроганный Фанфаро поблагодарил графа, тост которого был единодушно принят всеми.
— Господин Фанфаро,— сказала гувернантка,— не расскажете ли вы нам теперь историю вашей жизни? Я бы очень хотела узнать ее.
— Что ты скажешь на это, Ирена? — спросил у жены Фанфаро.
— Я не имею ничего против этого,— ответила та.
— А вы, остальные — Медное Жерло, Перепелочка и Бобишель?
— Рассказывай, голубчик!
— В таком случае, я начинаю,— произнёс Фанфаро.
Часть третья
ПРИКЛЮЧЕНИЯ ФАНФАРО
1. Нападение
В середине декабря 1813 года одинокий всадник ехал по дороге, пролегавшей в Шварцвальде между Альт-Брейзахом и Фрейнбургом. Это был человек средних лет, в длинном коричневом сюртуке, таких же рейтузах и кожаных штиблетах. Его напудренные волосы были перехвачены черной лентой, и фуражка с большим козырьком защищала его лоб от лучей заходившего солнца.
Наступала ночь. Лес и дорога погрузились во мрак.
Недалеко от Фрейнбурга поднимается высокий, одиноко стоящий холм, называемый Императорским Троном, ступени которого состоят из темных базальтовых широких глыб. Одинокий всадник был верным слугой маркиза де Фужерез, и звали его Пьер Лабарр.
Чем темней становилось, тем более беспокоился он. Пьер постоянно пришпоривал лошадь, но утомленное животное часто спотыкалось о камни и древесные корни.
— Скорей, Марготта,— понужал Пьер,— ты же знаешь, с каким нетерпением нас ждут, к тому же мы везем добрые вести.
Лошадь как будто поняла эти слова и прибавила шагу. Поднялась буря, а рев горного потока был подобен похоронному звону. Когда Пьер доехал до того места, где дорога разделялась надвое — одна вела к Брейнзаху, другая — к Нудельфигену, он остановил лошадь, привстал на стременах, осмотрелся кругом, покачал головой и пробормотал:
— Странно! Нигде никого не видно, а между тем я ясно слышал топот лошади.
Он сунул руку в боковой карман и прошептал:
— Портфель на месте. Вперед, Марготта, надо скорее добраться до дому.
В этот самый момент за его спиной ясно раздался топот лошади, что-то вспыхнуло, и мимо Пьера, как молния, промчался всадник и исчез из виду.
Лабарр не был суеверным человеком, тем не менее ему невольно пришли на ум легенды о привидениях. Но он тотчас же сообразил, что всадник был не дух, а разбойник. Пьер взялся за пистолет, взвел курок и поехал дальше, бормоча:
— Не робей, голубчик. Даст Бог, ты еще сумеешь постоять за себя.
Он уже приближался к Фрейнбургу, когда грянул выстрел. Пьер глухо вскрикнул: пуля угодила ему в грудь.
Корчась от боли, слуга склонился на шею лошади, и в этот момент из-за кустов выскочил закутанный в длинный плащ человек.
Он бросился к раненому и схватил его лошадь под уздцы.
— Не торопись, негодяй,— простонал Пьер и выстрелил в разбойника.
Бандит вскрикнул и исчез в темноте. Лабарр выстрелил ему вдогонку, но, видимо, промахнулся.
— Не будь у меня на груди кожаного портфеля, пришлось бы отправиться к праотцам,— сказал Пьер и поехал дальше. Негодяй целился отлично, у него глаз, как у совы. А теперь вперед, к дому, не то наткнешься на другого мерзавца.