Сын маминои? подруги
Шрифт:
Уля предприняла попытку встать, но руки Захара сжались сильнее. Сильнее царапнула сзади щетина. Ульяна поежилась, повела плечами.
— Что такое? — Захар, словно не понимая, снова потерся щекой о ее плечо.
— Колешься, — вышло резковато. Зато Захар разжал руки, и у нее получилось встать.
Как обычно, запретив себе думать, как она выглядит со стороны, Уля принялась одеваться.
— Не помню, взял ли я бритву, но что-нибудь придумаю, — раздалась спокойное за ее спиной. — На крайний случай, топором
С ним невозможно понять, шутит он или всерьез. Уля натянула футболку, подняла худи, обернулась.
Захар продолжал сидеть на постели, абсолютно голый и совершенно невозмутимый.
— А ты чего засобиралась?
— Домой пойду. Очень спать хочется.
— Ясно.
Тон у него был не очень довольный, но Уле уже было плевать.
Она почему-то твердо решила, что не может позволить себе являться к бабушке домой под утро. Хотя Настасья Капитоновна, при ее уме и проницательности, вполне могла о чем-то догадываться. Или обо всем. Но, все равно, ночевать дома — это вопрос принципа!
Захар, между тем, спустил ноги с постели, подтянул в себе свои трусы, в этот раз — как Уля вдруг заметила — консервативные серые, натянул их.
Взял с тумбочки кувшин с морсом и шумно и прямо из горлышка ополовинил его.
— Вкусный — малина и клюква. Рекомендую, — он оттер рот тыльной стороной ладони. — Подожди пару минут, я сейчас оденусь.
— Зачем? — опешила Ульяна.
— Провожу.
— Захар, это в соседний дом!
— Я тебя ночью ходить одной по улице не отпущу.
И от этих слов вся ее досада куда-то делась.
Утром Настасья Капитоновна снова дала ей поспать, что заставило Улю практически окончательно увериться в том, что ее ночные похождения для бабушки не являются тайной, но она делает вид, что ничего не знает. Впрочем, настроения это Ульяне не испортило. И на завтрак снова были блины, и ароматный чай, и варенье.
А потом Настасья Капитоновна достала большую плетеную коробку.
— Дай-ка, Уля, я с тебя мерки сниму.
— Зачем? — Уля с недоумением смотрела на портновскую сантиметровую ленту в руках у бабушки.
— Так вон Катя мне какой мохер красивый подарила. Свитер тебе свяжу.
— Но это же ваш подарок! Себе и свяжите.
— Куда мне, — Настасья Капитоновна ловко обвила Улю лентой по спине и груди. — Мне подарок — вязать из такой шерсти.
Именно за этим занятием и застал их Захар. Ульяне казалось, она физически чувствует его взгляд, которым он прошелся по опоясывающей ее грудь портновской ленте.
— Добрый день, дамы.
— И тебе здравствуй, коли не шутишь, — Настасья Капитоновна невозмутимо распустила ленту, а потом села за стол и карандашом что-то записала в пухлый блокнот — наверное, цифры объема.
— А я решил вам снег почистить, Настасья Капитоновна. А то смотрю — двор-то у вас не
— Чисть, если решил, — хмыкнула Настасья Капитоновна. — Надо ж на обед-то заработать.
Захар ухмыльнулся, уже привычно подмигнул Уле — и вышел за дверь.
Настасья Капитоновна чистила картошку.
— Вот одного я не понимаю, — Настасья Капитоновна ловко орудовала ножом.
— Чего? — Ульяне было поручено нарезать остатки буженины и колбасы.
— Да вон, — бабушка качнула головой в сторону окна. Там, за окном, было видно, как Захар чистит снег. Практически так же, как в первый день приезда Ульяны сюда. Только в этот раз он одет — правда, без верхней одежды, но, по крайней мере, в штанах и толстовке. — Уже за тридцать, здоровый, видный — и холостой. В наше время это значило только одно. Точнее, два.
— И что же? — у Ули екнуло сердце. Ей казалось сочень волнительным говорить с бабушкой о Захаре.
— Так либо ходок, который ни одной юбки не пропускает — таким зачем жениться? Только горе женщине принесет. Хотя бабы дуры, бывает, и выходят за таких замуж, думают — он же ради меня изменится. А только кобелиную натуру не переделаешь.
— Думаете, Захар такой? — Уля старалась, чтобы голос ее звучал нейтрально.
— Так в том-то и дело, что не такой! — Настасья Капитоновна сердито плюхнула картофелиной в кастрюлю. — У таких мужиков и глаз особый, масляный. Ну на меня-то таким чего смотреть, — я картошка сморщенная, но ведь он и на тебя так не смотрит. А был бы кобель — уже он бы по-другому смотрел. По-кобелиному. Если б он так на тебя смотрел — я б тебя с ним никуда не отпустила.
«Угу, Захар не смотрит. Он делает», — пронеслось в голове Ульяны. Но вслух этого сказать, конечно, было нельзя.
— А какая вторая причина может быть? — Ульяна вернулась в нарезке колбасы.
— А вторая — если в дело совсем негодный.
— В смысле?
— Ну так это, — Настасья Капитоновна оттопырила большей палец и опустила его вниз. — На полшестого значит.
Нож полоснул по пальцу и оказался неожиданно острым. Уля ойкнула и тут же заснула пострадавший палец в рот. Полшестого у Захара?!
— Ах ты, господи, вот говорила я Захару — не точи так остро, обрежу пальцы! — запричитала Настасья Капитоновна и встала. — Сиди, я сейчас намажу йодом и забинтую.
После Ульяна сидела с замотанным белым бинтом пальцем, полностью отстраненная от домашних хлопот, и наблюдала за тем, как Захар заканчивает чистить снег.
Настасья Капитоновна поставила картошку вариться и тоже села на стол и посмотрела за окно.
— Так ведь нет же там полшестого, — она без предупреждения продолжила прерванный разговор. — Уля кашлянула, а Настасья Капитоновна хмыкнула. — Ну чего ты как девица, поди знаешь, как мужик-то устроен?