Сын маминои? подруги
Шрифт:
Потому что в дверях кабинета стоял Захар.
Ульяна замерла, впитывая весь его облик, будто видела Захара в последний раз давно-давно, а не буквально пять минут назад в конференц-зале. Сколько же нем мужского — вдруг осознала Уля.
Причем, мужского не напоказ. Да, высоченный, да, плечистый, да, мощная грудь и руки — простая и достаточно просторная одежда это все равно не скрывает. Но дело же не в этом. А в какой-то спокойной уверенности, которая сквозила во всем — во взгляде, в том, как он закрыл за собой дверь, как встал, засунув руки в
Ульяна словно другим взглядом увидела Захара. И теперь ей не верилось, что она была близка с этим человеком. Что позволяла ему все… все то, что позволяла. Эти воспоминания так некстати бросились жаром в щеки.
Захар сделал шаг вперед.
— У тебя получилось?
— Что?
— Забыть все, что между нам было.
Это вопрос, заданный негромким и хрипловатым голосом, доделал то, что начали три бокала шампанского. И Ульяна отчаянно замотала головой. А потом почему-то встала. И так же тихо и хрипло ответила:
— Нет. Не получилось.
— И у меня не получилось.
Он сделал несколько быстрых шагов к ней, замер — рядом, вблизи, вплотную — а потом резко притянул к себе и поцеловал.
Как же ей этого не хватало.
Как же она этого ждала.
Как же она по этому соскучилась!
По прикосновениям его губ. По его большим рукам, которые скользили по ее спине, сминая ткань офисного пиджака, а потом поднялись вверх и легли на шею. От прикосновения его горячей ладони к шее, от того, как обхватил крепко и, одновременно, бережно — Ульяна охнула. И Захар этим тут же воспользовался — и тут же скользнул языком в рот.
Ульяна сама, крепко, обняла Захара за плечи — и с радостью встретила своим языком его язык. Как она жила без всего этого так долго?!
Уля не знала, сколько они так целовались. Долго. Горячо.
Страстно. Забыв обо всем. Плотно приживавшись друг к другу и ласкаясь губами и языками.
Когда Захар все же отстранился — не убирая рук с ее спины — Ульяна чувствовала себя ровно как в тот предновогодний декабрьский день. Как будто она снова голая в жаркой бане, и вместо крови в ней течет кипяток.
Только она почему-то в одежде и в своем кабинете.
Захар отступил чуть назад и посмотрел ей на ноги.
— А, ты уже переобулась? Отлично, — Захар все же выпустил Улю из рук, развернулся, открыл шкаф для верхней одежды, сдернул с плечиков ее пальто. Уля, как кукла, позволила себя одеть, а Захар тем же резки движением сдернул со стола ее сумочку. — Все? Или еще что-то?
— Там на полке еще платок и перчатки, — почему-то непослушными губами прошептала Ульяна. Губы не хотели говорить. Губы хотели целоваться! А еще было четкое ощущение, что новогоднее приключение, о котором она столько раз вспомнила, вернулось. И сейчас они с Захаром выйдут — а там снегоход. И они помчатся куда-нибудь.
Мы поедем, мы помчимся… Ой, шампанское, вы, все трое, угомонитесь!
Захар снова открыл шкаф, достал с полки шарф и перчатки, вручил Ульяне, а потом взял ее за руку.
— Пойдем.
И
Впрочем, ей казалось, что одного того факта, что они идут с Захаром вместе, уже достаточно, чтобы каждый, буквально каждый, кто попадался им навстречу, уже знал, что именно они вдвоем делали на Новый год в деревне.
Глава 8
Но сейчас ей на это было плевать. Ульяна шла и вся была сосредоточена на том, чтобы не улыбаться как школьница, которую пригласили на первое в жизни свидание. И чтобы три бокала шампанского внутри чего-нибудь не отчебучили.
— А как же ты сядешь за руль? — Ульяна смотрела на открытую перед ней пассажирскую дверь. Это была другая машина, не та, что в деревне. Но тоже большая, джип, только черный и весь какой-то зализанный и блестящий. И все же, кажется, чуть меньше, чем тот, зеленый. — Ты же… шампанское пил.
— Чего я там пил, — отмахнулся Захар. — Я же знал, что мне за руль. Так, глоток сделал. А не три бокала, как некоторые.
Так! Уля задохнулась возмущением и почему-то стыдом.
— Все нормально, — шепнул ей Захар на ухо. А потом она почувствовала его ладонь на своей пятой точке. Положил и надавил. — Тебе можно. И даже нужно. Давай, подсажу.
Ульяна повернула голову. Посмотрела ему прямо в глаза.
Дождалась того, как его ладонь надавила еще сильнее, и только после этого позволила помочь себе сесть в довольно высокую машину.
Внешний вид жилого комплекса, где располагалась квартира Захара, Уля еще успела оценить. Красивый, новый, явно комфортабельный. А вот интерьер квартиры — уже нет.
С ее плеч на пол скользнуло пальто, пока Захар ее, совершенно безвольную, целовал. А потом вдруг неожиданно отпустил, опустился на колено — и принялся расстегивать замки на ее ботинках. Даже после всех этих горячих поцелуев Уле кровь в лицо бросилась. Ее впервые в ее сознательной взрослой жизни разували! Но она послушно поднимала ноги. Вздрогнула, когда Захар внезапно поцеловал ей коленку. А потом он резко встал, в одно движение скинул свои ботинки и дубленку, взял ее за руку и потащил в спальню.
Романтик.
К черту романтику!
Уля не помнила, как они раздевались. Знала только, что избавиться от одежды им сейчас не-об-хо-ди-мо. Чтобы чувствовать Захара всей кожей. Прижиматься к нему, вжиматься, тереться о его твердое тело, чувствовать, как его губы касаются ее губ, а его язык гладит и оплетает ее. Как скользят его руки по ее телу, как обхватывают, как сжимают. Везде. Там, где ей больше всего нравится.
Как ладони — большие, горячие — изласкав грудь и соски, опускаются ниже. Еще ниже. Пальцы давят на бедра, раздвигая. И ныряют между.