Сын Неба
Шрифт:
Сумерки и тишь затмения все нарастали, а солнце превратилось в тонкий серпик над головой, когда Марко и Оливер, отчаянно пытаясь не заснуть, стали взбираться по каменистым тропкам поросших кустарником холмов. Чем выше взбирались, тем сильнее накатывала вялость - словно громадные ленивые валы тянули путников в дремотное забытье. И Марко то и дело подталкивал Оливера, а Оливер - Марко. Причем могущественные духи этих гор мирным сном забыться не давали - каждая отключка сопровождалась жуткими видениями.
Марко сжимался от страха всякий раз, как перед глазами вспыхивал яркий сонный образ: мертвенно-бледная перекошенная рожа под спутанными медными волосами. Единственный черный глаз дико таращился, а из оскаленной пасти с неровными рядами клыков вылетало: "Вижу ее... вижу..."
Потом Марко и Оливера вдруг пробудили какие-то адские песнопения. Или и они звучали во сне? Разобраться никак не удавалось. Путники шли на этот звук - и наконец набрели на убогую деревушку плоскохвостых, размалеванных грязью дикарей, что плясали и пели, подбрасывая сухие ветки в огромный костер. Марко заинтересовали взмахи их широких плоских хвостов - похоже, как у особой породы овец в землях Малой Армении у самых берегов полноводного (и страшно далекого) срединного моря. Невдалеке от костра кучка сухощавых женщин с попугайными перьями в волосах, с прикрепленными к хвостам костяными украшениями склонялась над каким-то рвущимся из пут существом, подобно тому как в иных краях женщины склоняются над готовым для вертела ягненком. Но склонялись они, как вскоре выяснилось, не над откормленным ягненком. Над Си-шэнь.
– Они готовят трапезу в честь новорожденного солнца, - заметил Оливер с мрачным выражением на покрытом шрамами лице.
– Что же нам делать?
– спросил Марко.
– Если нападем, они убьют Си-шэнь раньше, чем мы успеем до нее добраться... Да и как бы не заснуть прежде, чем решим напасть...
Затмение достигло своей высшей точки - и солнце превратилось в пылающее колечко вокруг темного диска луны. Каннибалы прервали свои занятия, обращая глубоко посаженные глазки на это чудо, - тут-то Си-шэнь и решила действовать. С тем проворством и змеиной изворотливостью, которыми она славилась, девушка вырвалась из рук дикарок и бросилась вниз по неровному склону холма. Следом за ней рванулись каннибалы - а за ними, в свою очередь, Марко и Оливер. Си-шэнь бежала и бежала - одинокий воробушек, спасающийся от шустрой своры шумных плоскохвостых животных. И вот она уже у скалистого утеса, высящегося над бурным морем. Тут девушка поняла, что оказалась в ловушке. По трем сторонам - неприступные скалы, а позади потрясающие длинными копьями размалеванные дикари.
– Си-шэнь!
– в один голос взревели Марко и Оливер - но она слишком перепугалась, чтобы их услышать.
Неожиданным грациозным прыжком, удивившим ее преследователей - а быть может, и ее саму, - девушка по красивой дуге бросилась вниз с утеса. Время, казалось, замерло, пока она летела. Замерло и сердце Марко. Наконец Си-шэнь пронзила волны - и исчезла под пенными водами - исчезла мгновенно, беззвучно и бесследно.
Марко с Оливером прятались за грудой валунов, пока каннибалы удрученно топали в свою убогую деревушку. Теперь дикарям суждено было отпраздновать рождение нового солнца привычным диетическим блюдом из поджаренных личинок. Когда они ушли, двое европейцев встали плечом к плечу на краю крутого утеса и долго смотрели на неугомонный океан, где уже не осталось никаких следов Си-шэнь, кроме ее глубокой шапочки, что лениво уплывала прочь от берега...
Затмение уже проходило, яркий солнечный свет возвращался из краткого изгнания, и птицы дружно принялись воспевать рассвет - второй раз на дню. Для Марко их песни звучали как панихида. Венецианец и могучий северянин все не сводили пристальных взглядов с моря. Молчание затягивалось... и кто знает, только ли от соленого ветра слезы наворачивались им на глаза.
Наконец Оливер сказал:
– Там, внизу, привязаны крепкие боевые лодки...
После еще одной долгой паузы Марко ответил:
– Да, это, должно быть, долбленки дикарей. Раньше мы здесь не бывали и потому их не видели. Нашим людям надо их забрать. Они куда прочнее наших шлюпок. На них мы сможем наконец выбраться с этого проклятого Острова Утех.
ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ. ВПЕРЕДИ ЧУДЕСА И ОПАСНОСТИ
27
Би: Приближение.
Воды хлынули на землю.
Глиняная чаша полна.
Множество бессчетных дней и ночей миновало. На крепких долбленках плоскохвостых каннибалов Поло и их люди гребли на север по не занесенным на карты южным морям. Знали они только то, что берег Бенгалии в Большей Индии лежит где-то на севере, а из Бенгалии можно по суше добраться до Тибета. Но сколько бесконечных дней и ночей должны они грести на север, прежде чем доберутся до желанной цели?
Великое облегчение все испытали, когда на небе вновь стали видны Полярная звезда, обе Медведицы и другие северные звезды и созвездия, обычно используемые при навигации. Празднуя первое появление недвижной световой точечки Полярной звезды, татарин Петр затянул песнь своих дьяволов:
Разум беспределен как небо...
с проплывающими по нему облаками...
Разум широк как океан...
с проносящимися по нему волнами...
Разум велик как гора...
с овевающим ее ветром...
Разум светел как Полярная звезда...
с кружащими вокруг нее небесами...
– Слушай, а ты не знаешь пикантных любовных баллад - как все нормальные парни?
– проворчал Маффео, вороша и без того всклокоченную бороду.
Большую часть плавания праздником никак было не назвать. Скорее скукой, голодом и жаждой. Со все нарастающим отчаянием люди подставляли свои кожаные шлемы под скудные приношения проходящих дождевых облаков - но питья никогда не хватало. Никогда. После каждого краткого дождичка мужчины выжимали всю влагу из затхлой одежды в пересохшие рты - кап... кап... кап... кап... Будто псы, лакали из лужиц, что собирались на грязных днищах грубых долбленок. Но питья все равно не хватало. Никогда.
Как же они теперь жаждали увидеть радужных дождевых драконов! Как тосковали по муссонным ливням, что устраивают серебристый перезвон под мшистыми свесами крыш храмов Чамбы! Далеко отсюда - так далеко!
Со все нарастающей алчностью люди забрасывали в море лески с наживкой из ярких клочков собственной одежды. Когда удавалось выловить незадачливую рыбину - большую ли, малую, - все в бешенстве на нее накидывались. Сначала высасывали глаза, потом пожирали сырое мясо и внутренности. И то и дело в грубых долбленках возникали перебранки по поводу того, на чей клочок попалась рыбина. Споры и драки не прекращались ни днем ни ночью. Люди рычали подобно диким зверям, посаженным в тесные клетки. И все это лишь усиливало общие тяготы и мучения.
А порой улова не было дни напролет - когда лодки плыли над теми морскими глубинами, где рыба не водится. Тогда людям оставалось только безмолвное отчаяние.
– Проклятый океан пуст, как головы петровских дьяволов, - проворчал Маффео.
– А помнишь, братец Никколо, те роскошные пиры, что дож давал в своем мраморном пиршественном зале в Венеции? Сидели мы как-то раз рядом с торговцем зерном с Заморских Территорий. Он все бубнил себе под нос какую-то невнятицу - и вдруг выдал: "А вот в абиссинских краях навалом птицы, именуемой "страус". И птица эта, будьте уверены, запросто ест и переваривает железо". А ты, Никколо, еще так серьезно ему ответил: "Прекрасно! Тогда вам стоит только последовать их примеру - и никаких затруднений на этом пиру у вас не возникнет". Да, едоком ты был тогда привередливым - и считал, что никакая компания поваров, даже самых первоклассных, не может в равной мере удовлетворить стольких пирующих. Потом ты заметил: "Бульон из бычьих хвостов наверняка пропадет даром". Но мессир Заморские Территории с тобой не согласился и ответил: "Нет-нет, ни в коем случае. Ибо нас щедро вознаграждает наша богатая торговля пряностями. Когда столько разных пряностей, никакой бульон даром не пропадет". Тут ты, братец Никколо, просто закатил глаза...
– И дядя Маффео, желая это продемонстрировать, сам закатил глаза. А потом, не услышав никакого отклика на умеренно забавный анекдот, вновь погрузился в унылое молчание.