Сын Неба
Шрифт:
Марко осмотрел полный ила и тины старый карповый пруд рядом с увитыми лозой воротами и не на шутку задумался, как же им войти в крепость. Может этот заброшенный замок быть уютным пристанищем Спящей Красавицы - или они проделали столь трудный путь по ложному маршруту?
Но тут из крепости вдруг послышался грохот огромных барабанов и басовое подвывание длинных тибетских горнов. А потом из каждой узкой бойницы на путников уставились хмурые глаза. Присмотревшись повнимательнее, Марко понял, что глаза эти сверкают из-под бритых макушек и бровей одетых в темно-бордовые халаты монахинь какой-то колдовской секты. Трое Поло и ученый Ван приветствовали монахинь низкими поклонами - но идолопоклонницы не ответили.
Вместо ответных поклонов раздался такой грохот цимбал, что сотряслась, казалось, вся долина, а монахини подняли мощные луки. Монголы и татары бросились к своим коням за оружием, но не успели они вставить стрелы, как из замка посыпался целый град ярко раскрашенных деревянных снарядов в форме летящих фениксов - причем из каждого оперенного хвоста валил зеленоватый дым.
– Марон!
– выругался Маффео. Никколо же тем временем перебирал свои четки.
Затянув какую-то нудную и распевную сутру, воинственные монахини продолжали осыпать оторопевших людей градом деревянных фениксов. Но снаряды не взрывались подобно начиненным громовым порошком. Лишь мягко приземлялись на мшистое дно долины - и наводили там густой зеленоватый туман.
Монголы и татары выпустили, наконец, первые стрелы - но те, резко взмыв вверх, дали недолет. Тогда люди принялись яростно топтать фениксов тяжелыми войлочными башмаками. Дым повалил еще сильнее, а к зеленоватому его цвету стал примешиваться лиловый оттенок. Один за другим люди начали шататься, словно от тяжелых ударов, и падать на землю, забываясь глубоким сном.
Марко и Петр пытались избежать летучей отравы, но не сумели спастись от долинных ветров, что разносили клубы приторно-сладкого дыма - вились вокруг них... вились... вились... Рокот барабанов и вой горнов, победные распевы монахинь и снотворный зеленый туман - все это мешалось в одно, пока Марко и Петр, наконец, не рухнули на сырую землю в полном сновидений беспамятстве.
"Великий хан... порой - гений, лишенный страстей; порой же - едва ли не испорченный ребенок..." Кто это сказал? Да сам Марко и сказал. Сказал, адресуясь к отцу и дяде после неофициальной аудиенции Сына Неба у раскисшего берега карпового пруда Великого Уединения в Ханбалыке, зимней цитадели хана ханов. Незадолго перед отбытием на ежегодную весеннюю охоту.
Великий хан: мудрый и справедливый. Милостивый и жестокий. Щедрый и жадный.
– Я - Сын Неба и, подобно небу, неподсуден, - заявил хан ханов одним пыльным и ветреным мартовским днем, когда они направлялись на ежегодную охотничью вылазку к югу от столицы.
Великий хан никогда не путешествовал налегке. Нет - не иначе как с любимыми сыновьями, с наложницами и приближенными чиновниками, со множеством лекарей и астрологов, пускателей бумажных змеев, поваров и слуг. Все размещались в роскошных куполообразных юртах, подбитых толстым войлоком, тигровыми шкурами и собольим мехом, увенчанных развевающимися на ветру знаменами с солнцем и луной.
Более десяти тысяч лесников и сокольничих в алых с синим ливреях сопровождали императорский кортеж - так, что вся колонна растягивалась на целый день пути. Лесники вели с собой охотничьих мастиффов и дрессированных львов, а также пятнистых, похожих на леопардов, охотничьих зверей, которые на самом деле леопардами не были. При сокольничих же находилось пять тысяч соколов и орлов, кречетов и сапсанов. Вся эта звериная рать и призвана была обеспечить грандиозное развлечение великого хана.
Сам хан ханов ехал в водруженном на спины четырех татуированных слонов затейливом деревянном шатре, обтянутом переливчатыми шелками и мягчайшими львиными шкурами. Подобный вид транспорта Хубилаю приходилось выбирать из-за своей подагры. Там же, заодно с лучшими соколами, ехали и его приближенные. А в тот раз и Марко позволено было присоединиться к императорскому кортежу...
– Все больше утомляют меня эти переезды из города в лагерь, из лагеря в другой город и так далее, - пожаловался великий хан.
– Разве не сказано в "Аналектах", что после сорока человеку должно обосноваться в каком-то одном месте? А ведь мне скоро сорок.
– И Хубилай обратил на Марко узкие карие глаза.
На всем Востоке - от Византии до Чипангу - человека, ответившего бы на подобное заявление "простите, но Вашему Величеству уже никогда не стукнет и пятьдесят", - такого человека сочли бы не просто болваном, а буйнопомешанным.
– О да, мой повелитель, истинная правда, - с безмолвным вздохом согласился Марко.
И продолжил возиться со сломанными перьями на крыле любимого белого сокола Хубилая, которые он восстанавливал при помощи продетой в особую иглу белой шелковой нити. Двойная тупоконечная игла эта носила на себе следы игрушечного по размеру молоточка, каким ее выковали. Марко усердно старался восстановить перья, не причиняя вреда самому крылу...
Но почему недолеченный сокол вдруг взлетел... и летает, летает... парит, будто ожившая переливчатая птица из белого нефрита? И почему сокол вдруг превратился в громадного буровато-золотистого карпа с рунным знаком "шипа" на облепленных тиной плавниках... и плывет, плывет по воздуху... а на спине у него - татарин Петр?
– Ключ у рыбы, - рассмеялся Петр, пролетая мимо на рунном карпе.
И тут Марко внезапно очнулся.
Голова у мессира Марко Поло буквально разламывалась на куски. Боль пульсировала в висках подобно отзвуку громадного тибетского барабана. Оглядевшись, он понял, что все остальные еще храпят, лежа на земле в глубокой дреме. Похоже, он, попытавшись убежать от снотворных фениксов, вдохнул меньше зеленых паров. Но хоть Марко и очнулся раньше других, порядок у него в голове никак не налаживался.
Раздавленные башмаками фениксы валялись повсюду, давно выпустив все свои пары. Бритые головы и безбровые сверкающие глаза воинственных монахинь исчезли из бойниц, и зловещая их музыка больше не звучала. Над высокими горными пиками спокойно плыл красный шарик солнца. На дне потаенной долины царили мир и тишина.
Марко наконец понял, что все это время спал, - и попытался воскресить в своем затуманенном разуме обрывки сна. Что-то про великого хана и дымящихся фениксов... или то были белые соколы? Или карп? Точно! Великий хан ехал на дымящемся карпе... или там ехал Петр? Ага, все проясняется! Петр летел верхом на карпе и кричал: "Ключ у рыбы!" Но у какой рыбы... и что за ключ? Тут Марко перевел взгляд на Петра и заметил, что юный татарский раб, что-то невнятно бормоча, тоже начинает очухиваться. Ясно было, однако, что туман в голове у татарина так сразу не рассеется. Потом Марко вспомнил затянутый тиной карповый пруд пред увитыми ежевикой воротами полуразрушенного замка. Могла тут быть какая-то связь?
Дотащившись до пруда, Марко стал вглядываться в зеленую склизкую тину. Неужели в столь затхлой воде еще могут водиться рыбы? Марко вынул из кармана кусок ячменной лепешки и бросил его в темные глубины - словно зазывая лакомым блюдом того почтенного карпа из пруда Великого Уединения в Ханбалыке.
Вода тотчас забурлила и вспенилась, а липкие зеленые водоросли вмиг разметало по сторонам. Наконец, из глубины возникла голова здоровенной рыбины, вся в крапинках тины.
– Зачем разбудил?..
– прошептал древний буровато-золотистый карп, поблескивая мощными жабрами.