Сын шевалье
Шрифт:
Как бы то ни было, когда у друзей закружились головы от получившейся в результате подсчетов суммы, Каркань весьма кстати вспомнил, что Перетта слишком слаба и хрупка для той работы, что ей приходится исполнять. Девушка мечтала о тысяче ливров, с которыми она завела бы собственное дело, наняв нескольких работниц и оставив себе для стирки лишь тонкое белье знатных дам. Эта работа была бы по ее силам, да и мастерства ей вполне хватало.
Поразмыслив, Каркань отозвал Гренгая в сторону и смело предложил от них двоих выделить девушке двенадцать сотен ливров, дабы
Деньги были быстро разделены на три части. Дележка была любимым занятием троих храбрецов — в сущности, вполне невинное удовольствие. Эскаргас заметил, что его приятели взяли по шесть тысяч из своей доли, а остальное положили в сундук. Поскольку У обоих были такие лица, словно они готовят забавную шутку, он осведомился, в чем дело. Ему бесхитростно ответили. Эскаргас, очень рассердившись, заявил, что тоже желает внести свою долю в благополучие Перетты, и протянул шестьсот ливров. Право, эти трое головорезов совсем не заслуживали веревки, на которой им рано или поздно суждено было повиснуть, подобно неким чудовищным плодам.
Таким образом, Перетта-милашка должна была получить восемнадцать сотен ливров вместо тысячи, о которой так долго грезила. Гренгай немедленно отнес ей деньги. Ни от кого другого, кроме брата, эта странная и гордая девушка их бы не приняла.
Итак, у наших храбрецов оставалось четырнадцать сотен ливров. Ну так что ж! С этим можно было спокойно прожить добрых шесть месяцев.
Глава 37
КАРКАНЬ НАХОДИТ СПОСОБ ПООБЕДАТЬ БЕЗ ДЕНЕГ
Четырнадцать сотен ливров исчезли за две недели. Как это могло произойти?
Неужели трое молодцов стали забавы ради швырять свои золотые экю в Сену? Или принялись скупать все, что попадется на глаза? Или, наконец, предались безудержному разгулу? Вовсе нет.
Они не сделали ни одного приобретения, а жили довольно разумно. При их скромных запросах им должно было хватить этих денег по меньшей мере на два-три месяца, что, согласитесь, совсем неплохо.
Но бедняги привыкли играть в кости в тех кабачках, куда захаживали пропустить стаканчик-другой. А поскольку сами они дали клятву быть честными, то, по наивности своей, решили, что вместе с ними ступят на путь праведный и все остальные парижские мошенники. Поэтому им и в голову не приходило опасаться жульничества.
Однажды — воистину, это был черный для них день! — они сели за стол с компанией из трех жуликов. Дальше все было разыграно по нотам. Меньше чем за час наши храбрецы проигрались до последнего су. К тому же им пришлось удирать во весь дух от взбешенного кабатчика, заплатить которому было уже нечем — ибо негодяи, обчистившие их карманы, успели заблаговременно смыться.
Это была катастрофа. В прежние времена они поправили бы свои дела, посидев ночку в засаде. Но теперь, когда они превратились в честных людей, это означало самую страшную нищету и настоящий голод — как и предрекал им вожак.
Они продали роскошные костюмы и шпаги,
Вырученных от продажи экю хватило на неделю — благодаря режиму жесточайшей, хотя и несколько запоздалой, экономии. Жеан, видя своих бывших подручных в приличном виде и в беспечном, как всегда, расположении духа, не догадывался об их плачевных делах — они же, разумеется, об этом и словом не обмолвились.
Мы вновь встречаемся с ними в первых числах июня. Четыре часа пополудни. Стоит прекрасная погода. Ослепительно яркое солнце заливает своими лучами землю. Это один из тех дней, когда все в природе дышит счастьем и полнотой жизни.
В этот день Гренгаю, Эскаргасу и Карканю вместо завтрака пришлось потуже затянуть пояса. Они отправились бродить по улицам наудачу, в надежде, что хоть с обедом им повезет больше. У креста Трауар они машинально свернули на улицу Арбр-Сек, направляясь к реке.
Внезапно Каркань, ударив себя кулаком по лбу с такой силой, что мог бы оглушить быка, вскричал:
— Нашел!
— Что? — откликнулись его друзья, немедленно воспряв духом.
— Способ пообедать без денег… а, может быть, и пропитание на какое-то время! Скорее, приятели, вон она! Спрячьтесь в тупике и не высовывайтесь, пока я не позову.
Все это происходило перед домом госпожи Колин Коль. Узнав ее в окне, Каркань неожиданно вспомнил, какие авансы были ему сделаны в памятную ночь похищения Бертиль.
Матрона же с того времени большую часть дня проводила, глазея на улицу. Будучи женщиной невероятно упорной, она не оставила мысли поживиться на несчастье, приключившемся с ее юной жилицей.
Прежде всего она сделала попытку встретиться с Ла Вареном. Но наперсник короля прятался в своем доме, не желая показываться на людях со шрамом, очень напоминавшим рубец от удара хлыстом. Тогда госпожа Колин Коль обратила все свои надежды на Карканя.
Однако славный юноша, как она его называла, все никак не решался воспользоваться приглашением. Она уже начинала приходить в отчаяние, когда вдруг тот остановился прямо у ее дома. Поспешно открыв окно, она без ложной скромности окликнула его -именно поэтому Каркань и заявил: «Вон она!»
Эскаргас и Гренгай также узнали старуху, и сердца их преисполнились надеждой. Они заняли позицию в ближайшем тупике, ожидая, когда Каркань подаст им знак.
Колин Коль открыла дверь «славному юноше», величественно поднимавшемуся по ступенькам крыльца. Каркань проник в святилище — мы имеем в виду кухню, которая служила одновременно и столовой. Поскольку они оказались здесь наедине, матрона сочла своим долгом стыдливо потупиться и начала со смущением теребить фартук. Каркань понял, что ему предоставляют возможность произнести галантный комплимент. Желая завоевать расположение доброй женщины, он не ударил в грязь лицом, напыщенно провозгласив: