Сын шевалье

Зевако Мишель

Принесенное письмо он разорвал на четыре части и клочки бросил в огонь. В залу, между тем, вошел Жеан.

— Ей-богу, — радостно воскликнул Пардальян, — вы появились кстати: во-первых, мне не надо теперь самому идти к вам, а во-вторых, вы разделите со мной обед… Не отказывайтесь… Вы не обедали, я вижу это по вашему лицу.

— Признаюсь, об обеде я как-то позабыл, — ответил юноша с некоторым унынием.

— А я что говорил!.. Садитесь-ка и рассказывайте. Черт побери! Терпеть не могу есть в одиночку. Заодно и поболтаем.

Оба сели за стол. Пардальян с удовольствием отметил,

что Жеан воздал должное обеду, невзирая на любовь, тревогу и печаль. Согласимся, что даже одно из этих чувств могло бы лишить аппетита обыкновенного человека.

Юноша поведал о поисках, занявших весь день. Рассказ длился долго, но результат можно было выразить одним словом: ничего. Он не обнаружил ни малейшего следа, по которому мог бы отыскать Бертиль.

Пардальян терпеливо слушал его. Он и не думал сообщать Жеану о том, с какой готовностью он позволил арестовать себя вместо него. Не стал шевалье говорить и о доносе Саэтты (для него — Гвидо Лупини), а также о способе, каким он свел этот донос к нулю, выставив свое ручательство против клеветы.

Когда Жеан Храбрый поднялся, чтобы проститься, шевалье мягко удержал его со словами:

— Я предлагаю вам остаться у меня… Думаю, вам не стоит возвращаться к себе.

— Почему же, сударь? — с удивлением спросил Жеан.

— Потому что там для вас небезопасно.

И, опережая вопросы, продолжил:

— Не забывайте, что вы еще не свели счеты с Кончини. Он ненавидит вас лютой ненавистью и не оставил мысли расправиться с вами. Ему известно, где вы живете… и он обладает достаточным влиянием, чтобы добиться вашего ареста.

Жеан презрительно передернул плечами и вместо ответа хлопнул ладонью по эфесу шпаги.

— Разумеется, — небрежно заметил Пардальян, — вы храбры и ничего не боитесь. Но Кончини не нападет на вас открыто, черт побери! Неужто вы до сих пор не разобрались в этом человеке? Вам нанесут удар исподтишка и в спину. Но если вас арестуют или ранят, что станется с мадемуазель де Сожи?

— Черт возьми, сударь, вы, как всегда, правы! — воскликнул Жеан, бледнея.

Пардальян, еле заметно улыбнувшись, сказал:

— Значит, решено? Вы принимаете мое предложение?

— Благодарю вас от всего сердца, сударь, — растроганно ответил Жеан. — Не беспокойтесь, я знаю, куда пойти.

Пардальяну было понятно то чувство гордости, которому повиновался молодой человек, отказываясь от предложенного гостеприимства. Поскольку сам шевалье поступил бы так же, он не стал более настаивать и ограничился советом:

— Если вам угодно послушать меня, то сделайте так, чтобы никто не знал вашего нового места жительства. Даже…

Пардальян собирался сказать: даже ваш отец, но осекся. Однако теперь, когда подозрения Жеана обрели настолько четкие очертания, что он твердо решил во что бы то ни стало разгадать тайный план Саэтты, юноша был настороже и ловил малейший намек, который позволил бы ему выйти на след. Угадав, что хотел сказать шевалье, он докончил сам:

— Будьте покойны, сударь, даже мой отец не будет ничего знать.

Он произнес это очень естественно, казалось, не придав никакого значения странному совету шевалье.

Пардальян же ругал себя, сожалея о неосторожных

словах, которые вырвались у него помимо воли. Но было уже поздно.

Жеан, впрочем, ничего не добавил. Дружески махнув рукой на прощание, он направился к выходу быстрым шагом, столь ему свойственным. Пардальян окликнул его.

— Кстати, — спросил он, — вы знаете кого-нибудь, кто живет в доме на углу улицы Пти-Трюандри, напротив Пюи-д'Амур?

— Я знаю только одного человека, который живет в доме напротив Пюи-д'Амур, — ответил Жеан, внимательно глядя на Пардальяна.

— Кто же он? — спросил Пардальян с деланным безразличием.

Жеан, помолчав, посмотрел ему прямо в глаза.

— Мой отец! — сказал он.

Несмотря на весь свой богатый жизненный опыт, Пардальян невольно вздрогнул. А Жеан неопределенно улыбнулся и, не прибавив более ни слова, пошел прочь, тогда как Пардальян в оцепенении остался стоять на пороге гостиницы.

Глава 35

РЕШЕНИЯ, КОТОРЫЕ ПРИНИМАЛИСЬ В КОРОЛЕВСКИХ АПАРТАМЕНТАХ

Мы просим читателя последовать за нами в маленький кабинет короля. Кабинет этот прилегал к небольшой спальне, где мы его уже мельком видели. В королевских аппартаментах эти две комнаты составляли нечто вроде укромного уголка, где принимали только самых старых, самых проверенных друзей.

Генрих IV разговаривал там с глазу на глаз с Сюлли, и это происходило утром на следующий день после того, как министр принял Пардальяна, а затем получил из рук Саэтты бумагу с указанием местонахождения клада.

Сюлли сначала попытался, убедить короля принять идею Пардальяна, которая, если читатель помнит, состояла в том, чтобы для видимости уступить настояниям королевы и назначить точную дату коронации. Но короля нельзя было обмануть уклончивыми объяснениями. Припертый к стенке, Сюлли вынужден был сдаться и раскрыть тайный смысл предостережения Пардальяна.

После первых же слов министра Генрих, побледнев, рухнул в кресло. Мысль об убийстве, мы уже говорили, преследовала его. Когда Сюлли закончил, король в гневе хлопнул себе по ляжкам и воскликнул, вставая:

— Черт побери! Мой друг, они меня убьют, это определенно!.. Мне не выбраться живым из этого города!

— Они не убьют вас, сир, если вы последуете данному вам совету.

— А дальше что?.. Если я доживу до будущей весны, что мне это даст?

— Ну, сир, я скажу, как шевалье де Пардальян: это даст вам около года. Не так мало, мне кажется… Тем временем, располагая деньгами, мы сможем приступить к исполнению вашего грандиозного замысла [32] . Весной, Ваше Величество, вы начнете военные действия и избегнете тем самым кинжала убийцы. А поскольку исход кампании предрешен, вы вернетесь победителем Германии, в таком блеске славы и величия, что никто не осмелится посягнуть на вашу жизнь.

32

Речь идет о приготовлениях к войне против Австрийского дома из-за герцогства Клевского и Жюлье.