Сын ведьмы. Дилогия
Шрифт:
— Не дури, Вашбродь, — в глазах Ведьмина Сына полыхнуло пламя дьявольского костра, словно порыв ветра раздул алые искры.
Животный страх сдавил горло дворянина, даже караул на помощь не позвать.
Басурманин уже скрылся за дверью канцелярии, а штабс — капитан так и замер глиняным истуканом.
— Ой, никак оступились, Ваше благородие, — посочувствовал обернувшийся караульный, но, согласно уставу, вверенный пост не покинул.
— Почему пропустил? — наконец сумел прошипеть штабс — капитан.
— Дык, может, «охотник» за положенным жалованием пришёл, — пожал плечами солдат. — Чего же добровольца
— Он у меня жалование получит, — заскрежетал зубами штабс — капитан, но позориться перед канцелярской братией не захотел — видок у его мундира был отвратный. Да и вовремя вспомнил давешний приказ: денег басурманину до боя не давать. Семён не подведёт — свой человек.
Семён, конечно, месячное жалование добровольцу не отдал, но, за часть денежного довольствия, выдал кипу исписанных ненужных бумаг, которые курильщики обычно выменивали у него на хлебную пайку. А ещё выгодно сторговал бобину тонкой пеньковой верёвки.
— Ты, паря, коли выживешь, заходи почаще, — хитро подмигнул казачку ушлый Семён, — за деньги, я тебе и чёрта достану.
— А вот такие толстые книжки про индейцев найдёшь, — вынул из — под рубахи припрятанное сокровище пацан.
— В полковом обозе таких нет, точно, — почесал затылок пройдоха, — но на городском базаре, за тушёнку, выменять и не такое можно. Ты главное, паря, в первом бою выживи, а то разоришь меня — я же на твоё жалование товар в кредит выдал.
— Меня, дядя, убить нелегко. Я сын ведьмы, мне сам чёрт брат! — рассмеялся пацан и, через ткань рубашки, погладил пальцами заговорённый крестик, подарок старого воина.
В приподнятом настроении, Алексей помчался к штабной избе. Заметил у плетня двух куривших сигареты офицеров. Поручик Ширков тоже его увидел, подозвал взмахом ладони.
— Ваше благородие, рядовой Ермолаев к выполнению поставленной задачи готов! — казак показал связку листов бумаги и моток шнура. Роман «Последний из могикан» тоже попался на глаза офицерам.
— Это и есть твой следопыт? — обернулся к разведчику комбат. Майору Николаю Евгеньевичу Вольдшмидту было уже далеко за тридцать, довелось повоевать на Дальнем Востоке с японцами и на Кавказе с турками. — До темноты успеешь дорогу разведать?
— Так точно, Ваше благородие! Только и здесь, вечерком, солдатикам постараться придётся.
— Есть идеи ещё? — усмехнулся майор и взглядом поощрил к докладу.
Алексей кивнул на длинный плетень из ивовых прутьев, огораживающий подворье.
— Надо разрубить на секции плетень, чтобы кое — где топкое дно мостить. Припасти побольше верёвок, заранее нарубить тонких стволиков деревьев — мостки городить. Для пулемёта плотик сколотить, и каждому солдату длинную слегу изготовить.
— Ну что же, необстрелянных солдатиков перед боем делом занять — мысль правильная, — выпустил длинную струю сигаретного дыма вверх комбат.
— Ещё бы, Ваше благородие, шумнуть посильнее, — раскомандовался казачок, — врагу ночью уснуть не дать и, заодно, обходной манёвр роты прикрыть.
— Да ты, батенька, у нас стратег, — весело рассмеялся майор. — Какую академию заканчивал?
— Есаул Донского войска, Матвей Ермолаев, обучал казацким ухваткам, — не понял иронии офицера паренёк.
— Шумнём, казачок, — по — доброму усмехнулся комбат. — Артиллерийской канонады
— Разрешите выполнять?! — вытянулся по стойке смирно Алексей.
— Ну, если у тебя больше распоряжений по батальону нет, то — вперёд! — громко расхохотался ветеран. Задор толкового казачка ему пришёлся по душе.
Алексей старательно козырнул ладонью, круто развернулся на каблуках и почти чётким строевым шагом отошёл на десяток метров. Затем, не оглядываясь, припустил вдоль улицы, словно босоногий пацан по родной станице.
— Инициативный у тебя… индеец, — повернулся к поручику довольный комбат и, тяжело вздохнув, погрустнел. — Казачки, вон, за славой в бой рвутся, а наших сиволапых мужиков унтер — офицеры пинками из окопов выпихивают. Ты, Ширков, бойцов делом загружай, пусть лучше плетень на части разбирают и слеги строгают, чем революционную пропаганду слушают. В третьей роте вчера провокатора задержали, украинцев к дезертирству склонял.
— Во вверенном мне подразделении австрийских шпионов нет! — вздёрнув подбородок, отрапортовал комроты.
— А хорошо твой следопыт придумал — угрозу с фланга, — затянулся сигаретным дымом комбат и, медленно выпустив сизую струю, засомневался: — Только найдёт ли дорогу через затопленный лес?
— Есаул сказал, что Ермолаев прошлой ночью ходил в разведку. Участвовал в бою с передовым заслоном и по лесу сумел выйти к нашим позициям, да ещё и раненого казака вывез на коне.
— Ладно, поручик, готовь роту к ночному рейду, — махнул рукой ветеран. — Только заранее никому не говори о поставленной задаче. Шпионов, может, в лагере и нет, а вот канцелярских крыс из штаба надо опасаться, эти без бумажки шагу не дадут сделать… Батальону приказали ударить по флангу, после атаки кавалерии, вот и будим бить, как разумеем в военном деле. Если не успеешь к рассвету выйти на позицию, создай хоть шум на фланге — оттяни на себя часть сил австрияков, пока остальные роты будут окопы по фронту штурмовать.
— Так эскадрон казаков первым оборону прорвёт, — не к месту позавидовал молодой поручик.
— Эх, Николай Васильевич, в немецком штабе грамотеи не хуже наших умников сидят, — зло отбросил в сторону окурок сигареты битый войной ветеран. — Поле боя — не карта, гладким не бывает.
Ермолаев вернулся из разведки ещё до темноты, но, чтобы скрыть от чужих глаз, в рейд пехотная рота вышла только, когда тьма окутала мир. Добрались до заболоченного леса быстро, однако вступили в жуткую тёмную воду лишь с восходом жёлтого диска луны, залившего мертвенным светом притихший гиблый лес. Даже лягушки не квакали, только невидимый филин иногда пугал зловещим уханьем.
Девственную тишь леса вскоре разорвали первые проклятия. Хоть и середина августа на дворе, но вода казалась холодной, солдатские ботинки вместе с мгновенно намокшими обмотками проваливались в чавкающую жижу до колена. Густой липкой грязи оказалось по щиколотку, остальную субстанцию наполняла вонючая муть застоялой воды. И брести по вязкому грунту предстояло ещё полночи, что оптимизма бойцам не придавало. У всех мужиков было одно на уме:
— Ночь, луна, не видно не хрена! Куда ползут? Зачем топь гиблую топчут? Лучше бы посуху с утречка за казаками в прорыв пошли.