Сын
Шрифт:
Хэнк привстал, но Джинни удержала его за руку.
— Вы плохо знаете своего дядюшку, верно?
Она помотала головой, не отпуская его.
— Он меня повесит. После того как расстреляет и зарежет.
— Нет, — заявила она. — Сидите смирно.
Она нервничала, однако надеялась, что это незаметно.
— Я самый глупый человек на свете, — заметил он и все же послушался.
Она достала из машины все для джулепа, раздавила в шейкере мяту с сахаром, щедро плеснув туда бурбона, добавила лед.
— Довольно большая порция прохладительного, — хмыкнул он.
Пока ее не было, он успел аккуратно расправить одеяло и передвинул его дальше в тень. Она вновь занервничала.
— Я забыла стаканы, — сообщила она. — Придется пить по очереди.
— Не возражаю.
— Не сомневаюсь. Это рецепт моего прадеда.
Он отхлебнул.
— Отличный джулеп. — И закашлялся. — Боже. Вы поосторожней, как бы у вас борода не выросла.
— Я пью это с детства. — Она сделала глоток, потом другой, и в голове тут же зашумело. — О боже, — выдохнула она, падая на спину.
— Вы в порядке?
Она молча кивнула.
— Выглядите несчастной.
Но Хэнк все еще колебался. Он не похож на других. Она злилась, но, кажется, ей все это нравилось. Потянула его к себе. Долгий поцелуй, чересчур деликатный, по ее мнению; Хэнк тихо лежал рядом. Ужасно хотелось, чтобы его руки начали наконец изучать ее тело, но он никак не решался. Тогда она сама принялась двигать бедрами навстречу, и тут он прервал поцелуй; она смутилась. Не стоило заходить так далеко.
— Что-то не так?
— Думаю, нам надо продолжить поиски нефти, и еще я думаю, что ваш дядя прикончит меня.
Он, конечно, имел в виду не «прикончит», а «разорит»; грустно, что люди чересчур беспокоятся о деньгах. Она мгновенно остыла и даже смотреть на него не хотела. И вообще век бы его не видела. Ну, не совсем так, наверное.
— Он ничего не узнает, — с трудом выдавила она.
— Кроме того, хотя это говорит не в мою пользу, достаточно было одного взгляда на ваш дом, и я сразу понял — это не для меня.
Джинни догадывалась, что он имеет в виду, но предпочитала не обращать внимания. Она устала, невероятно устала, устала от всех этих мужчин, милых и вежливых; ей-то хотелось, чтобы он задрал ей платье и притиснул к стене, чтоб прекратил наконец болтать и расспрашивать.
— У вас дурная репутация?
— У меня нет никакой репутации. Я всю жизнь гонялся за нефтью, а не за юбками. К сожалению, отец бросал меня в глубокую воду, а не водил в бордель.
— Зато меньше риска подхватить заразу.
— Ага, но больше риска потерять конечность.
— Это действительно настолько опасно?
Дурацкий вопрос. Конечно, опасно, если отец погиб на буровой. Но сейчас ей было не до того, не до сочувствия и не до обсуждения чужой судьбы.
— Со
— Вы же могли заниматься чем пожелаете, — сказала она. — Это видно с первого взгляда.
— Я, кстати, так и делаю. — И после паузы добавил: — Просто чтоб вы знали, мое банкротство — ситуация временная. Хотя и удачная для вашей семьи.
Она притянула его к себе и поцеловала. Они лежали рядом, но руки его оставались неподвижны. Жуткое разочарование. Она готова ему отдаться, у нее такое чувство, будто они никогда больше не встретятся; неужели что-то не так с ней, с ее телом или лицом, если она совершенно не возбуждает мужчин?
Возможно, они чувствуют ее неопытность, думают, что она неловкая или придает этому слишком большое значение. Это полная ерунда, хотелось ей крикнуть, это как проклятие, и я хочу от него избавиться. Или ее вообще не воспринимали как женщину? Им просто нравилось болтать с ней. Внутри опять все похолодело.
— Полагаю, нам пора возвращаться к работе?
— Пожалуй, — согласился он.
— Отлично. Прекрасная мысль.
Она резко вскочила, торопливо собрала вещи и поспешила к машине, обогнав его. Она чувствовала его недоумевающий взгляд, парень не понимал, что же сделал не так. Ну и пусть. Она хотела домой.
Остаток дня они объезжали поля, останавливаясь, чтобы сделать отметки на карте.
— Как люди находят здесь дорогу? — изумлялся он. — Здесь же один холм не отличить от другого.
— Все холмы абсолютно разные, — возразила она.
— Ну ладно, может, я и привыкну.
— Как долго вы рассчитываете здесь прожить? — Просто вежливость, ничего личного.
— Если мы найдем нефть? Многие годы, если меня не повесят на дубе напротив вашего дома.
— Это кедровый вяз.
— Вот и посмотрим.
— Вы всегда так много болтаете?
Он покраснел, отвернулся к окну, и в машине опять повисла неловкая тишина. Она хотела было попросить подбросить ее к дому, но вместо этого спросила:
— Вы учились в школе?
— До некоторой степени.
— В каком смысле?
— Я горжусь тем, что закончил шестой класс.
— Лучше чем ничего.
— К сожалению, даже это некоторое преувеличение.
— Но читать и писать вы, кажется, умеете.
— Как говорили у нас дома, есть черножопые — и черножопые. Я из первых.
Ужинали они вместе с вакерос. Хэнк болтал с ними по-испански. Он им понравился, хотя и поглядывали они настороженно и, к ее изумлению, ревниво. Возбуждение опять охватило ее. Но как только ужин завершился, а Флорес, Хьюго и остальные служанки принялись убирать посуду, он, извинившись, ушел к себе.