Сыночек в награду. Подари мне любовь
Шрифт:
Вновь логичный вопрос, но произнесенный таким обреченным тоном, что я боюсь своим ответом разорвать нашу связь. Раньше между нами был натянут канат, но за одно утро он превратился в тонкую нить. Самое страшное, что я понятия не имею, с чем связано разочарование Евы. Просто вижу это в ее взгляде, слышу в срывающемся голосе, чувствую в атмосфере вокруг нее.
– Все, как мы и планировали, – осторожно говорю, но она сжимает губы, словно подавляя рыдания. – Ева, да что такое? – не выдерживаю. – Я полюбил тебя задолго до того, как узнал о своем возможном отцовстве. Я даже жалею, что повелся на уговоры Кости и
Ева дрожит, лихорадочно прячет что-то на коленях. Но я не придаю этому значения. Я доверяю ей полностью.
– А если я не хочу? – совершает контрольный выстрел. Разрывной пулей в затянувшуюся рану в груди. Навылет. Оставляет зияющую дыру. – Если я не останусь с тобой? Решу уехать. Тогда… вы с Воскресенским заберете у меня сына?
– Тогда я просто сдохну, – непроизвольно вырывается у меня. Ровно, со сталью, холодно. Как факт. Сделав вдох, я возвращаю себе самообладание, которое растоптала Ева одной безжалостной фразой. – Разумеется, нет. Владик – твой сын. И никто не посмеет лишить тебя ребенка. Тем более, я. Откуда вообще такие мысли?
Молчит. Кусает губы. До красноты. Сжимает белыми зубками, терзает.
Не могу видеть Еву такой. Разбитой, потерявшей веру, будто я ее предал. А я скорее застрелюсь, чем обижу любимую.
Ни на миг не прерываю зрительного контакта, такого тяжелого для нас двоих, но одновременно необходимого. Обхожу стол и опускаюсь рядом с креслом. Накрываю ледяные ладони своими руками. Хочу согреть, поэтому обхватываю крепче, заключаю в теплый капкан. Подношу к губам, чтобы обжечь дыханием.
И что-то соскальзывает на пол. Именно то, что прятала от меня Ева все это время. Но мне плевать. Даже не поворачиваюсь на звон разбитого стекла. Продолжаю всматриваться в растерянное лицо феи, которое вдруг принимает виноватое выражение.
– Прости, я не специально… – она кивает вниз.
Нехотя отрываюсь от ее фарфоровых щек и опускаю взгляд. На перевернутую рамку. На отпечатки женских пальцев поверх слоя пыли. На осколки вокруг.
Узнаю. Единственное, что осталось в этом доме от жены. Отголосок прошлого, долетевший так не вовремя. После того, как я отпустил его.
Вздыхаю.
И сильнее сжимаю руки Евы. Только бы не сбежала. Не сейчас.
– Это всего лишь рамка, – произношу на выдохе, не отпуская ее прохладные пальцы. Поглаживаю, растираю, пытаясь разогнать кровь.
Кажется, если ослаблю хватку хотя бы на доли секунды – потеряю Еву навсегда. Сейчас эта бледная, огорченная, поникшая девушка гораздо ценнее для меня, чем кусок дерева с разбитым стеклом. Память не в вещах. Я осознал это в тот день, когда освободил и расчистил комнату жены. Прошлое не исправить и не вернуть. Оно останется в воспоминаниях. Другое дело – будущее. Наше с Евой. Его придется возводить по кирпичикам. Но пока что фея, наоборот, выстраивает стену между нами и заливает бетоном все наши осторожные попытки быть вместе.
Маленькие ладошки выскальзывают из моих и тянутся вниз. Пальцы замирают в паре сантиметров от разбросанных стекол, почти касаются пыльного дерева.
– Не надо, порежешься, – ловлю тонкие запястья, будто защелкивая на них наручники. Дергаю на себя, заставляя
– Ева, ты должна понимать, что это просто память, – целую ее руки, которые она яростно пытается вырвать. – Не нужно ревновать меня к прошлому, – смотрю на нее исподлобья, по-прежнему сидя у ее ног.
Становится ясно, почему Ева сама не своя. И чем вызвана такая отчужденность.
– Это же она… Твоя жена… И мы совершенно одинаковые… – стреляет заплаканным взглядом в покосившуюся дверцу. Захлебывается эмоциями, идет ко дну, но я из последних сил стараюсь удержать ее на поверхности.
– Вы не похожи, – чеканю как можно убедительнее.
– Я не слепая, Тимур! – повышает голос. И тут же стискивает губы, покосившись на дверь. Переживает, чтобы Владик не услышал.
Лучшая мать для нашего сына. О другой грех мечтать. И могла бы стать идеальной женой, но… Чем дольше всматриваюсь в пустоту и арктические льды в ее глазах, тем меньше надежды во мне остается.
– А я был лично знаком с вами обеими. И четко вижу разницу, – не сдаюсь.
Все равно не отпущу. Не смогу. Мы нужны друг другу.
– Тогда, в автосалоне – тоже? – облизнув мокрые от слез губы, изгибает их в вымученной ухмылке. – Ты целовал не меня.
Ева права. Чертовски права. И в то же время – ошибается.
– В тот момент я не знал тебя, – тщательно подбираю слова, но все равно наношу ей болезненные удары. – Но я разобрался сразу же. Поэтому и ушел. Понял, как сглупил. Ругал себя за то, что напугал тебя.
– Ты не показывал мне ее фото, – продолжает делать больно нам обоим, словно специально мучает наши и без того забинтованные сердца.
– Потому что не видел в этом смысла, – веду большими пальцами по тыльной стороне ее ладоней, и они импульсивно превращаются в кулаки. – Для меня ты – это ты, Ева.
Всхлипывает. Зажмуривается, выдавливая крупные капли, которые тут же присоединяются к соленым рекам и плывут дальше по течению.
– Помнишь, мы встретили Игоря возле клиники? – киваю, хотя не догадываюсь, к чему она ведет. – Он был вместе со Светой, твоей бывшей подчиненной. Вот только вряд ли ты бы ее узнал. Потому что Игорь превратил свою новую девушку в меня. Прическа, одежда… Наверное, даже манеры мои пытается ей привить, – пока она говорит, я недовольно свожу брови и мысленно убиваю неадекватного Меркунова. С особой жестокостью. – Я тогда еще подумала, что это ненормально – создавать копию бывшей жены. Ненормально жить с ней. Признаваться ей в любви, думая о другой. Воспитывать ее сына… – осекается, осознав, что незаметно перешла на себя. – Хотя Владик, как оказалось, твой…
– Так, Ева, успокойся и послушай, – поднимаюсь и нависаю над ней, взяв ее за плечи.
А у самого мясорубка орудует в груди, превращая внутренности в фарш.
– Твой и твоей жены, – продолжает плакать. – Ваш сын, а я… Удачно подвернулась, чтобы выносить его. Для тебя. А потом еще и заменить ее…
– Владик – наш с тобой сын, – настаиваю я. – Ты его единственная родная мать.
– Да, – едва заметно кивает, но стоит мне расслабиться, как наносит оглушительный удар: – Потому что ты всегда видел во мне только ее…