Сыночек в награду. Подари мне любовь
Шрифт:
Целую Владика в щеку, и от щекотки он фыркает и заливается звонким смехом. На громкий звук реагирует щенок и вторит ему радостным лаем, нарезая круги по кухне.
– Доедай, нам скоро в сад выезжать, – усмехаюсь вместе с ураганчиком.
– Маме надо покушать, – важно поучает он меня, своего непутевого папку.
Становится еще теплее от воспоминаний, как Ева присматривала за мной, словно я не старше Владика. Завтрак, одежда, сон. Учила делать первые шаги… к ней.
– Согласен.
Пришло время и мне проявить заботу, тем более Ева этого заслуживает.
Беру
– Проснулась, фея? – толкаю дверь плечом, сосредоточившись на чашке в моей ладони. – Мне нужно тебе кое в чем признаться. Это важно, и ты имеешь право знать.
Осторожно переступаю порог, чтобы не расплескать чай. Если честно, плевать мне на него и кипятка я не боюсь. Но продолжаю всматриваться в ароматную, янтарную жидкость, лишь бы оттянуть неизбежное.
Оставив нехитрый завтрак на столе, возле цветущего кактуса, который когда-то «подкинула» мне Ева, я, наконец, решаюсь поднять взгляд. И тут же спотыкаюсь об ледяную глыбу, потемневшую и опустевшую внутри. Сияющие глаза сейчас потухли, исцеляющая улыбка сползла с мрачного, но по-прежнему милого лица, а с пушистых ресниц предательски срываются крупные капли.
И в этот момент я готов весь мир отправить под откос, лишь бы фея перестала плакать.
– Что-то случилось? – наклоняюсь к ней, протягиваю руку, чтобы смахнуть слезы с покрасневших щек. Успеваю лишь слабо провести большим пальцем по коже, и Ева резко откидывается назад.
Отрицательно качает головой и выглядит настолько поникшей, будто я могу причинить ей боль своими прикосновениями. Смахнув влагу с щек, складывает ладони на коленях так, что я их не вижу.
– Хорошо, говори, – холодно, сухо, безжизненно. Так, словно я для нее умер. А я ведь уже был в оболочке ходячего трупа и не хотел бы туда возвращаться.
Ева легким кивком указывает на стул напротив. Решаю не перечить. Сажусь за стол, как преступник напротив следователя. Очная ставка. Вот только обвинение пока не прозвучало.
– Ева, – зову строже, и она передергивает маленькими плечиками. – Что с тобой?
– Мне немного не по себе. Голова с утра раскалывается, – прячет взгляд и что-то нервно теребит под столом. – Но я хочу тебя выслушать… Для начала, – добавляет тише.
Смело смотрит на меня, с опасными переливами в горячих кофейных зрачках. Ждет. Будто от моих слов зависит все.
– Речь о Владике, – мгновенно захватываю все ее внимание. Ева натягивается как струна, вот-вот готовая лопнуть. – Воскресенский провел небольшое расследование в клинике, и у него возникли некоторые подозрения, – на секунду умолкаю, массируя переносицу.
Сложно подобрать правильные слова. Ева бы смогла. Но сейчас и она не на моей стороне.
– Какие? – спрашивает почти шепотом.
– Прости, но я кое-что утаил от тебя. Когда вы с Владиком проходили тест ДНК, я тоже сдал свой образец. Результат показал, что он мой родной сын.
Ева не двигается. Кажется, даже не дышит. Стремительно бледнеет, с каждой секундой все сильнее напоминая гипсовую статуэтку. Будто действительно теряет кровь, а вместе с ней погибаю и я.
Подаюсь вперед, чтобы дотронуться до нее и убедиться, что она все еще здесь, со мной, но Ева в последний момент уворачивается. Смотрит на мою ладонь, как на ядовитую кобру, которая несет угрозу ее жизни. Отталкивается от стола, вжимается в спинку кресла.
Словно между нами никогда не было ничего. Я вновь неадекватный босс, который только вчера набросился на нее с поцелуями в автосалоне, а она – новая сотрудница, которая шарахается от каждой тени и во всем ищет подвох. Наши отношения откатились к самому началу. Только теперь это точка невозврата.
– Но как? – тихо подает голос Ева спустя некоторое время, которое кажется мне вечностью в преисподней. – Почему ты? Ведь вы делали ЭКО в другое время… с женой, – последнее слово произносит сипло, с едва слышимым надрывом.
Карие глаза, наполненные слезами, устремляются на меня. Прямиком мне в душу. Понимаю, что вся правда может сломать ее сейчас, а я этого не хочу. Поэтому отвечаю пространно, не вдаваясь в детали.
– Доктор Городецкий, который вел и вас с Меркуновым, и нас… – намеренно не упоминаю имя жены. – Случайно или сознательно перепутал материалы. Подробностей, как и мотивов врача, я не знаю. Воскресенский настаивает на расследовании, но я полностью с тобой согласен и не хотел бы будоражить прошлое.
– Ты отец Владика, – шепотом повторяет Ева, будто пытается осознать эту информацию. И не может. Или не желает принимать меня. – У вас же тоже был криопротокол. Я помню, как ты говорил об этом по телефону, – лепечет в промежутках между всхлипами. – Чьи именно материалы подменили? Насколько ошиблась клиника? Если ты папа, то кто тогда мать?
– Ты, – выпаливаю еще до того, как она закончит фразу. – Это даже не обсуждается. И никем не будет поставлено под сомнение, – чеканю строго.
– Где мой результат? Я ведь тоже сдавала тест ДНК, – удивляет меня своей решительностью.
Какие правильные, но жестокие вопросы задает хрупкая Ева. Устало прикрывает глаза, слово не в силах больше смотреть на меня, а из-под опущенных ресниц стекают тонкие прозрачные струйки. А я даже не могу обнять ее и успокоить – не позволит.
– Твой образец не учитывали в лаборатории. Нам с Воскресенским выдали только два заключения: Меркунова и мое, – аккуратно выдаю новости, дозируя их, чтобы не отравить Еву потоком яда, а дать ей привыкнуть и выработать иммунитет.
– Удобно, – хмыкает и распахивает глаза, обжигая меня жидким янтарем. На дне зрачков затаилась обида, непонятная мне. – Что дальше?