Сыновья Ананси (Дети Ананси) (Другой перевод)
Шрифт:
Она склонилась к нему и попыталась распутать узы.
– Боюсь, я не могу вас коснуться, – сказала она. – Что означает, что вы еще не мертвы. Так что не вешайте нос!
Паук надеялся, что эта странная женщина-призрак скоро уйдет. Он не мог собраться с мыслями.
– В любом случае, когда я со всем разобралась, я решила бродить по земле, пока не отомщу моему убийце. Я так и объяснила Моррису – а он был на телеэкране в «Селфриджес» – и он сказал, что я, должно быть, не понимаю, в чем смысл расставания с плотью, но, скажу я вам, если они ожидают, что я подставлю вторую щеку, им стоит еще подумать. В любом
81
Мэв (а это, разумеется, она) вспоминает пьесу Шекспира «Макбет», а именно момент, когда убитый по приказу Макбета Банко появляется в виде призрака на пиру и занимает трон Макбета.
Паук покачал головой, и кровь со лба попала в глаза. Защипало. Интересно, как долго будет отрастать новый язык, подумал Паук. Прометей навострился выращивать в день по печени, а с печенью, Паук был уверен, возни намного больше, чем с языком. Печень заправляет химическими реакциями – билирубин, мочевина, энзимы, всякое такое. Они расщепляют алкоголь, а это само по себе ого-го какая работа. Языки же только говорят. Да, говорят – и еще лижут, конечно…
– Не могу больше болтать, – сказала златоволосая женщина-призрак. – Думаю, мне предстоит еще длинный путь.
Она начала уходить, и, уходя, растворялась в воздухе. Паук, подняв голову, наблюдал, как она просачивается из одной реальности в другую, словно фотография выгорает на солнце. Он попытался окликнуть ее, но звуки, которые он смог издать, были слишком глухие и неясные. Безъязыкий.
Вдалеке кричала птица.
Паук проверил путы. Держат.
Он вновь вспомнил историю Рози о вороне, который спас человека от пумы. Эта история мучила его почище следов от когтей на лице и груди. Сосредоточься. Человек лежит на земле, читает или принимает солнечные ванны. Ворон каркает на дереве. В подлеске большая хищная кошка…
И тут история преобразилась, и он понял, хотя ничего и не менялось, под каким углом ее рассматривать. Все дело в том, как смотреть на составляющие.
Что если, подумал он, птица вовсе не пыталась предупредить человека, что к нему подкрадывается большая кошка? Что если птица кричала пуме, что человек лежит на земле – мертвый, спящий или умирающий. И большой кошке остается только его прикончить. А ворон попирует тем, что останется…
Паук открыл рот, чтобы застонать, и кровь, вытекшая из его рта, собралась в лужицу на сухой глине.
Реальность прохудилась. Время утекало.
Паук, безъязыкий и взбешенный, поднял голову и вывернул ее, чтобы увидеть призрачных птиц, что летали над ним, крича.
Где это я, думал он. Это не медная вселенная Женщины-Птицы, не ее пещера, не то, что он раньше был склонен считать реальным миром. Впрочем, это было ближе к реальному миру, так близко, что он почти мог чувствовать его вкус, точнее, мог бы почувствовать, если бы мог ощущать во рту хоть что-нибудь помимо железного привкуса крови, так близко, что не лежи Паук связанным на земле, он мог бы до него дотронуться.
И не будь он совершенно уверен в собственном душевном
– Н-не знаю, – говорила она. – Я думала, это будет отдых, но от вида этих детей, у которых ничего нет, у меня сердце разрывается. Они так нуждаются… – А затем, пока Паук пытался понять, о чем речь, продолжила: – Интересно, как долго она собирается плескаться в ванне? Хорошо, что здесь хватает горячей воды.
Паук гадал, важны ли слова Рози, содержат ли они ключ к его освобождению. Вряд ли. Тем не менее он вслушивался, вдруг ветер принесет из другого мира что-нибудь еще. Но кроме шума прибоя где-то далеко внизу за его спиной он не услышал больше ничего. Тишина. Но – особенная тишина. Существует, как заметил однажды Толстяк Чарли, множество видов тишины. У могил своя тишина. У космоса – своя. У горных вершин – своя. Это же была охотничья тишина. Тишина преследования. В этой тишине кто-то передвигался на мягких, как бархат, лапах, мускулы, как стальные пружины, напряжены под мягким мехом; кто-то цвета теней в высокой траве; кто-то, уверенный в том, что вы не услышите его, пока он этого не захочет. Эта тишина маятником двигалась из стороны в сторону прямо перед ним, медленно и неумолимо приближаясь.
Все это Паук расслышал в тишине, и волосы у него на затылке встали дыбом. Он сплевывал в пыль кровь и ждал.
Грэм Коутс мерял шагами свой дом на горе. Он прошел из спальни в кабинет, спустился по лестнице на кухню, а потом снова наверх, в библиотеку, а из нее – опять в спальню. Он злился на себя: как мог он так сглупить, решив, что визит Рози случайность?
Он понял, что это не так, когда запищал зуммер, и на экране системы видеонаблюдения появилась дурацкая физиономия Толстяка Чарли. Никаких сомнений. Это заговор.
Он как тигр запрыгнул в машину. Сбить и скрыться – что может быть проще? Если найдут искалеченного велосипедиста, все подумают на микроавтобус. К сожалению, он не учел, что Толстяк Чарли будет ехать так близко к обочине, Грэм Коутс не решился выкрутить руль и теперь о том жалел. Да, это Толстяк Чарли послал женщин в мясную холодильню, они – его шпионки. Они проникли в дом Грэма Коутса. Хорошо, что ему удалось нарушить их план. Он с самого начала знал, что с ними что-то не так.
Подумав о женщинах, он вспомнил, что еще не кормил их. Надо бы дать им какой-нибудь еды. И ведро. Через 24 часа им, возможно, потребуется ведро. Никто не скажет, что он зверь.
На прошлой неделе он приобрел в Вильямстауне пистолет. На Сент-Эндрюсе легко купить оружие, этот остров как раз из таких. Большинство людей, правда, оружие не покупает, этот остров опять-таки из таких. Грэм Коутс достал из прикроватной тумбочки пистолет и прошел на кухню. Там он вытащил из-под раковины пластиковое ведро, швырнул в него несколько помидоров, сырой батат, наполовину съеденный кусок чеддера и пакет апельсинового сока. И – довольный, что подумал об этом, – рулон туалетной бумаги.