Сыновья Ананси (Дети Ананси) (Другой перевод)
Шрифт:
Паук смотрел, как тот уходит.
Затем он сел, распутал и развязал на ногах веревки.
И пошел неуверенной походкой вдоль обрыва, спускаясь по пологому склону. Вскоре его путь пересекла река, которая срывалась с обрыва в искристый водопад. Паук опустился на колени, сложил ладони лодочкой и принялся пить.
А затем стал собирать камни. Хорошие, размером с кулак. Он складывал их в кучку, как снежки.
– Ты почти ничего не съела, – сказала Рози.
– Это ты
В холодильне было холодно и темно. И темнота была не той, с какой свыкается глаз. Полное отсутствие света. Рози обошла холодильню по периметру, ее пальцы в поисках чего-то, что могло бы пригодиться, прошлись по побелке, камню и потрескавшимся кирпичам, – но ничего не нашли.
– А ты ведь ела нормально, – сказала Рози. – Когда папа был жив.
– Твой отец, – сказала мать, – тоже ел. И к чему это его привело? Сердечный приступ в пятьдесят один год. Что ж это за мир такой?
– Но он любил свою стряпню.
– Он все любил, – горько ответила мать. – Он любил еду, любил людей, любил свою дочь. Любил готовить. Любил меня. И что получил в итоге? Раннюю могилу. Нельзя любить все подряд, я тебе говорила.
– Да, – сказала Рози. – Кажется, говорила.
Она пошла на голос матери, вытянув вперед руку, чтобы не удариться лицом об одну из свисающих в центре помещения металлических цепей. Нащупав костлявое материнское плечо, обняла мать.
– Мне не страшно, – сказала Рози в темноту.
– Значит, ты свихнулась, – сказала миссис Ной.
Рози отпустила мать и вернулась в центр помещения. Вдруг что-то заскрипело. С потолка посыпались пыль и штукатурка.
– Рози! Что ты делаешь? – спросила мать.
– Раскачиваюсь на цепи.
– Осторожней. Если цепь сорвется, ты и пикнуть не успеешь, как окажешься на полу с проломленной головой.
Дочь не ответила.
– Я же говорила, ты свихнулась, – сказала миссис Ной.
– Нет. Вовсе нет. Просто мне больше не страшно.
В доме наверху хлопнула входная дверь.
– Синяя Борода вернулся, – сказала мать Рози.
– Я знаю. Я слышала, – сказала Рози. – Мне все равно не страшно.
Люди продолжали похлопывать Толстяка Чарли по плечу и угощать его коктейлем с зонтиками: кроме того, он собрал уже пять визиток от людей из мира музыки, которые приехали на остров ради фестиваля.
Все в зале ему улыбались. А он, обнимая Дейзи, чувствовал, как она дрожит.
– Ты просто полоумный, знаешь? – шепнула она ему на ухо.
– Но ведь сработало!
Она взглянула на него:
– А ты совсем не прост!
– Да ладно, – сказал он. – Это еще не все.
И направился к метрдотелю.
– Простите. Здесь была дама. Когда я пел. Она зашла, налила в чашку кофе из кофейника, у бара. Куда она ушла?
Метрдотель
– Не знаю.
– Конечно знаете, – сказал Толстяк Чарли. Он чувствовал себя уверенным и умным. Он не сомневался, что вскоре все пойдет по-прежнему, но только что он спел песню на публике, и ему понравилось. Он сделал это, чтобы спасти жизнь Дейзи и свою – и ему удалось и то, и другое.
– Давайте выйдем отсюда.
Дело было в песне. Пока он пел, все прояснилось. И оставалось ясным. Он направился в вестибюль, а Дейзи и метрдотель шли за ним.
– Как вас зовут? – спросил он метрдотеля.
– Кларисса.
– Привет, Кларисса. А фамилия у вас какая?
– Чарли, нам ведь нужно позвонить в полицию! – напомнила Дейзи.
– Минутку. Кларисса, а дальше?
– Хигглер.
– И кем вам приходится Бенджамин, консьерж?
– Братом.
– А кем вы приходитесь миссис Хигглер? Келлиэнн Хигглер?
– Это мои племянница и племянник, Толстяк Чарли, – сказала из дверей миссис Хигглер. – А теперь, думаю, тебе следует послушаться своей невесты и обратиться в полицию. Ведь так?
Когда из высокой травы выскочил человек, Паук сидел у реки спиной к обрыву, а перед ним лежала груда метательных камней. Человек был гол, не считая шкуры с мехом песочного цвета, обернутой вокруг его талии. Со шкуры свешивался хвост. На человеке было ожерелье из зубов: острых, белых, отточенных. Он неспешно приближался к Пауку, так, словно вышел из дома совершить ранний утренний моцион, и появление Паука для него – приятная неожиданность.
Паук подобрал камень размером с грейпфрут и взвесил его в руке.
– Эгей, дитя Ананси, – сказал незнакомец. – Я просто проходил мимо, и заметил тебя, и подумал, не могу ли я чем-то помочь.
Нос у него был сломан, лицо – сплошной синяк.
Паук покачал головой. Языка ему не хватало.
– Увидев тебя, я подумал: бедное дитя Ананси, должно быть, он голоден! – Незнакомец чересчур широко улыбнулся. – Вот. Еды у меня хватит на двоих.
Через плечо у него был перекинут мешок, и теперь он открыл мешок и вытащил из него правой рукой только что убитого чернохвостого ягненка. Он держал ягненка за шею, а голова болталась.
– Мы с твоим отцом много раз ели вместе. Существует ли хоть одна причина, чтобы мы с тобой не могли делать так же? Ты можешь развести огонь, а я выпотрошу ягненка и изготовлю вертел. Слюнки текут, не правда ли?
Паук был так голоден, что у него кружилась голова. Если бы он все еще обладал языком, возможно, он бы сказал «да», будучи уверен в своей способности отговориться от любой беды; но языка у него не было. В левую руку он тоже взял камень.
– Давай попируем и будем друзьями, чтобы не было больше разногласий, – сказал незнакомец.