Сыновья Ананси (Дети Ананси) (Другой перевод)
Шрифт:
Грэм Коутс уговорил уже полбутылки рома, найденной на кухне. Он открыл ром, потому что не имел никакого желания спускаться в винный погреб, к тому же он вообразил, что от рома опьянеет быстрее, чем от вина. К сожалению, не сработало. От рома не было особого толку, не говоря уже о том, что ром не притупил чувства, в чем так нуждался Грэм Коутс. Он вышагивал по дому с бутылкой в одной руке и наполовину наполненным бокалом в другой, делая большие глотки то из бутылки, то из бокала. В одном из зеркал он заметил свое отражение: подлый, потный. «Веселей», – сказал он вслух. Не ровен час. Не все коту. Без
Ром почти закончился.
Он вернулся на кухню, открыл несколько дверец, прежде чем заметил в глубине бутылку хереса. Грэм достал ее и благодарно прижал к груди, словно крохотного старого друга, много лет ходившего в море и только что возвратившегося.
Он отвинтил крышку. Это был сладкий десертный херес, но пил он его как лимонад.
В поисках выпивки Грэм Коутс заметил кое-что еще. Например, ножи. Некоторые из них были весьма остры. А в ящике стола нашлась маленькая ножовка из нержавейки. Ножовка – это хорошо, это очень простое решение проблемы, образовавшейся в подвале.
– Habeas corpus, – сказал он. – Или habeas delicti. Что-то вроде того. Нет тела, нет и преступления. Ergo. Quod erat demonstrandum [84] .
Он вытащил из кармана пиджака пистолет и положил на кухонный стол. Там же узорно разложил ножи – как спицы в колесе.
– Ну, – сказал он тем же тоном, каким уговаривал невинных бойз-бэндов подписать с ним контракт и отправиться навстречу славе, если не сказать богатству, – не откладывай на завтра то, что можешь сделать сегодня.
84
Грэм Коутс смешивает несколько юридических норм. На самом деле ему нужно не habeas corpus (постановление о доставке арестованного в суд) и не habeas delicti (такой нормы и вовсе нет), а habeas corpus delicti, согласно которой для обвинения в убийстве должны быть материальные доказательства того, что убийство было совершено. «Следовательно, что и требовалось доказать», – заключает Грэм Коутс (Ergo, quod erat demonstrandum).
Три кухонных ножа он заткнул за пояс, ножовку положил в карман и, с пистолетом в руке, спустился по лестнице в подвал. Там он включил свет, подмигнул винным бутылкам, лежавшим в своих ячейках и покрытым слоем пыли, – и остановился перед железной дверью в мясную холодильню.
– Ладно! – крикнул он. – Вам будет приятно узнать, что я не собираюсь причинить вам вред. Сейчас я вас отпущу. Небольшое недоразумение. Так что не держите зла. Слезами горю не поможешь. Встаньте у дальней стены. Ноги на ширине плеч, руками упритесь в стену. И без глупостей.
Довольно отрадно, подумал он, отпирая засовы, что так много клише придумано для людей с оружием. Грэм Коутс чувствовал себя членом большого братства: рядом стояли Богарт, и Кэгни [85] , и все участники перестрелок в сериале «Копы».
Он включил свет и потянул дверь на себя. Мать Рози стояла у дальней стены спиной к нему. Когда он вошел, она приподняла юбку и покачала ошеломительно костлявой коричневой задницей.
85
Хамфри
У него отвисла челюсть. И как раз в этот момент Рози изо всех сил ударила ржавой цепью по его запястью, и пистолет вылетел, оказавшись на другом конце помещения.
С энтузиазмом и точностью, которые обычно свойственны женщинам помоложе, мать Рози ударила Грэма Коутса в пах, а когда он схватился за промежность и согнулся пополам, издавая звуки такой высоты, какие могут слышать только собаки и летучие мыши, Рози и ее мать вывалились из холодильни.
Они захлопнули дверь, Рози задвинула один из засовов, и они обнялись.
Они были еще в погребе, когда выключился свет.
– Это пробки, – сказала Рози, чтобы успокоить мать. Сама она не была в том уверена, но другого объяснения у нее не было.
– Надо было запереть и вторую дверь, – сказала мать. И вдруг ойкнула, будто обо что-то споткнулась, и выругалась.
– Хорошая новость заключается в том, – сказала Рози, – что он тоже нас в темноте не видит. Держи меня за руку. Думаю, лестница прямо по курсу.
Когда выключился свет, Грэм Коутс полз на четвереньках по бетонному полу холодильни. По ноге стекало что-то теплое. На один крайне неприятный миг он подумал, что обмочился, однако почти сразу понял, что лезвие одного из ножей, которые он заткнул за пояс, глубоко порезало ему бедро.
Он остановился и лег на пол. Это было очень разумно – так здорово напиться: алкоголь действовал почти как обезболивающее. Грэм Коутс решил поспать.
Но в холодильне он был не один. Здесь был кто-то еще. И этот кто-то передвигался на четырех лапах.
– Вставай, – зарычал кто-то.
– Я не могу. Я ранен. И я хочу спать.
– Ты маленькое жалкое существо, и ты разрушаешь все, к чему прикасаешься. Вставай.
– Я бы с радостью, – сказал Грэм Коутс благоразумным голосом пьяного. – Но не могу. Я немножко полежу на полу. В любом случае. Она заперла дверь на засов. Я слышал.
Он слышал царапанье со стороны двери, словно кто-то медленно отодвигал засов.
– Дверь не заперта. И теперь, если останешься здесь, ты умрешь. – Нетерпеливый шорох, рассекающий воздух взмах хвоста; сдавленный рык. – Мне нужна твоя рука и преданность. Вмести меня в себя.
– Я не понима…
– Дай мне руку, или ты истечешь кровью.
В черноте мясной холодильни Грэм Коутс вытянул руку, и кто-то ободряюще ее пожал.
– А теперь ты позволишь мне войти в тебя?
На секунду Грэм Коутс совершенно протрезвел. Он зашел слишком далеко. Что бы он теперь ни сделал, хуже не будет.
– Безуславно, – прошептал Грэм Коутс, и не успел он это сказать, как начал меняться. Теперь он мог видеть во тьме так же хорошо, как днем. Он подумал, только на секунду, что видит кого-то рядом с собой, и этот кто-то больше человека, и у него острые-преострые зубы. Но затем это прошло, и Грэм Коутс почувствовал себя прекрасно. Кровь из раны уже не шла.
Он отлично видел в темноте. Он вытащил из-за пояса ножи, бросил их на пол. Стянул с себя туфли. На полу лежал пистолет, но он и его оставил. Орудия нужны обезьянам, воронам и слабакам. А он не обезьяна.