Сыновья Ананси (Дети Ананси) (Другой перевод)

Гейман Нил

Дейзи посмотрела на него с таким выражением, с каким Иисус мог бы посмотреть на человека, который только что сообщил, что у него, кажется, аллергия на хлеб и рыбу, и попросил по-быстрому приготовить ему салат с курицей: в этом взгляде были жалость и почти бесконечное сострадание.

Она сделала ему знак молчать и подтолкнула Чарли обратно к двери. Он заглянул в палату: не похоже было, чтобы Рози убивала Паука. Совсем даже наоборот.

– О, – сказал Чарли.

Они целовались. Впрочем, эти слова позволят вам предположить, что то был обычный поцелуй, губы в губы, ну, может, даже

с языком. Но вы не могли видеть, как он улыбался и как светились его глаза. И еще вы не видели, когда они перестали целоваться, как он стоял: как человек, который только что открыл искусство стояния и знает теперь, как стоять лучше, чем кто-либо когда-либо это делал.

Чарли, обернувшись к Дейзи, обнаружил, что она беседует с несколькими врачами и полицейским, с которым они познакомились накануне вечером.

– Ну, у нас-то он всегда был на плохом счету, – говорил полицейский. – В смысле, откровенно говоря, такого поведения можно ожидать только от иностранцев. Местные, они бы такого никогда не сделали.

– Очевидно, нет, – сказала Дейзи.

– Очень, очень благодарны, – сказал начальник полиции, похлопав Дейзи по плечу, так что у нее лязнули зубы. – Эта дамочка спасла той женщине жизнь, – сообщил он Чарли, в довершение похлопав и Чарли, прежде чем отправиться с врачами дальше по коридору.

– И что тут происходит? – спросил Чарли.

– Ну, Грэм Коутс мертв, – сказала она. – Более или менее. И в отношении мамы Рози надежд они тоже не питают.

– Понятно, – сказал Чарли. Он обдумал ее слова, а закончив думать, принял решение: – Не возражаешь, если я перекинусь парой слов с братом? Думаю, нам нужно поговорить.

– Я как раз собиралась в отель. Проверю почтовый ящик. Может, придется долго извиняться по телефону. Заодно узнаю, числюсь ли я еще в полиции.

– Но ты же герой, разве нет?

– Не думаю, что мне платили именно за это, – сказала она немного виновато. – Найдешь меня в отеле, когда покончишь с делами.

Паук и Чарли шли под утренним солнцем по главной улице Вильямстауна.

– Знаешь, это действительно хорошая шляпа, – сказал Паук.

– Ты правда так думаешь?

– Да. Дашь примерить?

Чарли протянул Пауку шляпу. Паук надел ее и изучил свое отражение в витрине. Cкорчив гримасу, отдал шляпу обратно.

– Ну, – разочарованно сказал он, – тебе она, во всяком случае, идет.

Чарли снова надел шляпу. Некоторые шляпы можно носить лишь тогда, когда вы веселы и беззаботны, надеваете их под нужным углом и ходите такой пружинистой походкой, будто еще немного – и вы пуститесь в пляс. В такой шляпе с вас многое спросится. Шляпа Чарли была из таких, и он был к этому готов.

– Мать Рози умирает, – сказал он.

– Ага.

– Мне она совсем, совсем не нравилась.

– Я не знал ее так хорошо, как ты. Но уверен, со временем мне бы она тоже совсем, совсем опротивела.

– Мы, наверное, должны попытаться спасти ей жизнь, – сказал Чарли. Он сказал это без энтузиазма, таким тоном обычно говорят, что пора навестить стоматолога.

– Не думаю, что мы на это способны.

– Отец сделал что-то подобное для мамы. Ей на какое-то время стало лучше.

– Так то отец.

Я не знаю, как это делают.

– Место в конце света, – сказал Чарли. – С пещерами.

– Это не в конце, а в начале. И что?

– Можем мы просто туда отправиться? Без всех этих свечей и прочей муры?

Помолчав, Паук кивнул.

– Думаю, да.

Они дружно повернули в направлении, какого вообще-то здесь не было, – и сошли с главной улицы Вильямстауна.

Теперь солнце поднималось, а Чарли и Паук шли по пляжу, усеянному черепами. Это были ненастоящие человеческие черепа, но они покрывали пляж, как желтая галька. Чарли по возможности их обходил, тогда как Паук хрустел напрямик. В конце пляжа они повернули налево – налево по отношению ко всему вообще, и над ними теперь высились горы у начала мира, а под ногами резко уходили вниз скалы.

Чарли вспомнил, как был здесь в последний раз, кажется, тысячу лет назад.

– Где все? – сказал он вслух, и голос его, отразившись от камней, вернулся. – Эй! – произнес он уже громче.

Они были там и наблюдали за ними. Все. Теперь они казались величественнее, в них было меньше человеческого, а больше животного, дикого. Он понял, что в прошлый раз видел в них людей, потому что ожидал увидеть людей. Но они не были людьми. На камнях над Чарли и Пауком возвышались Лев и Слон, Крокодил и Питон, Кролик и Скорпион и все остальные, и их были сотни, и они без тени приязни смотрели на Чарли: животные, которых он узнал; животные, которых ни один человек в мире не смог бы определить. Все животные, что когда-либо были в историях. Все животные, о которых люди мечтали, которым поклонялись и которых задабривали.

Чарли видел их всех.

Одно дело, подумал он, петь, спасая свою жизнь, в зале, заполненном ужинающими, под влиянием момента, когда ствол приставлен к ребрам девушки, которую ты…

Которую ты…

Ох.

Ладно, решил Чарли. Я подумаю об этом позже [88] .

Теперь же ему страшно хотелось подышать в бумажный пакет или исчезнуть.

– Тут их, должно быть, сотни, – сказал Паук, и голос его дрогнул.

88

Прекрасный принцип, впервые провозглашенный Скарлет О’Хара, героиней романа Маргарет Митчелл «Унесенные ветром».

Воздух над соседним камнем пришел в движение, и там обнаружилась Женщина-Птица. Она смотрела на братьев, сложив руки на груди.

– Что бы ты ни собирался сделать, – сказал Паук, – лучше тебе поторопиться. Они не будут ждать вечно.

Во рту у Чарли пересохло.

– Ладно.

– Ну. Гм, – сказал Паук. – Что конкретно мы собираемся делать?

– Мы им споем, – просто ответил Чарли.

– Что?

– Так можно все исправить. Я разобрался. Мы просто споем, ты и я.

– Не понимаю. Споем что?