Сыновья человека с каменным сердцем
Шрифт:
Затем он снова задвинул засов и подробно объяснил офицеру, как лучше пройти к настоятельнице.
Поднимаясь по лестнице, Рихард обдумывал, что он ей скажет. Как сообщить об опасности? Как объяснить необходимость пойти на уступки? Почему монахини должны принести эту жертву?
Он чувствовал себя немного неловко от того, что ему, офицеру, придется сказать женщинам, что он не может обнажить меч в их защиту. Сколько раз он это делал за один лишь мимолетный взгляд какой-нибудь красотки! В скольких дуэлях участвовал только потому, что кто-то осмеливался пригласить даму его сердца на контрданс! Единственным успокоением, которое он придумал себе, было то, что монахини – это, собственно говоря, не женщины, а так, существа, не имеющие пола.
Проходя по коридору, Рихард не встретил ни одной живой души.
Все обитательницы монастыря собрались в трапезной.
Окна ее выходили на улицу, но внутренние ставни были закрыты, и довольно большой зал освещался лишь через распахнутую настежь дверь.
Когда Рихард переступил этот запретный для мужчин порог, он оказался свидетелем ужасного зрелища.
Посреди зала корчилась в судорогах какая-то монахиня. Она уже давно страдала припадками, а события последнего дня окончательно доконали бедняжку. Испуг при виде толпы и доносившийся с улицы грозный рев вызвали у нее припадок эпилепсии. Монашенки ухаживали за ней и, столпившись вокруг, пытались ее успокоить.
Вдруг, в полутьме, среди монахинь, стоявших на коленях возле бившейся в судорогах несчастной, Рихард различил знакомое лицо, при виде которого вся кровь прилила к его сердцу.
То была Эдит.
Так вот, значит, в какой «институт» заточили ее тетушка и кузина!
Девушка тоже узнала любимого и бросила на него взгляд, полный невыразимой радости.
Настоятельница – высокая, сухопарая монахиня с гордо поднятой головой и строгим взором – подошла к капитану и спокойным, бесстрастным голосом спросила:
– Что вам угодно?
Все заранее приготовленные слова вылетели в эту минуту из головы Рихарда.
Вместо них он произнес лишь одну фразу:
– Будьте спокойны, мать-игуменья, клянусь именем бога, что я разгоню этот сброд!
В ставни ударил град камней.
Глаза Рихарда снова встретились с испуганным взглядом Эдит. Гнев охватил все его существо: он видел корчившуюся на каменном полу в смертных муках монахиню, видел протянутые к нему руки и отчаянный взгляд любимой, слышал яростный рев толпы за стеной. Все перевернулось в нем, душа возмутилась, разум затуманился.
Не медля ни секунды, не дождавшись ответа игуменьи, он резко повернулся, бросился вниз по лестнице, распахнул ударом ноги монастырскую калитку, отбросил в сторону вставших на его пути обоих студентов, подбежал к своему коню, вскочил в седло, и, пришпорив некому мстить, и нет никакого добра для пожизы. Л здание монастыря принадлежит государству. Мы напишем на стенах, напишем на воротах, что это государственное имущество. И они не станут ничего разрушать. Скоро подойдут и другие наши товарищи. Мы смешаемся с толпой и будем просвещать и разъяснять, успокаивать эти заблудшие души. Прошу тебя, ради всего святого, брат, не вынимай свою саблю из ножен! Поговори с монахинями. Я же останусь здесь, с Маусманом, и сдержу ярость толпы любой ценой. Мы выстоим до тех пор, пока ты не вернешься.
Рихард пожал руку студента.
– Вы храбрые ребята! Молодцы! Хорошо, я послушаюсь твоего совета. Иди говори с братьями, а я отправлюсь к сестрам.
Рихарду начинали нравиться бескорыстная отвага и самопожертвование этих двух славных и достойных уважения парней, без страха бросавшихся в самую пучину бурлящего моря, чтобы вдохновенным словом или шут-коп предотвратить роковое столкновение.
Он решил помочь, чем только сможет, их благородному намерению.
Дряхлый привратник монастыря, наблюдавший через глазок двери за ходом событий, сразу впустил Рихарда, едва тот назвал себя.
Затем он. снова задвинул засов и подробно объяснил офицеру, как лучше пройти к настоятельнице.
Поднимаясь по лестнице, Рихард обдумывал, что он ей скажет. Как сообщить об опасности? Как объяснить необходимость пойти на уступки? Почему монахини должны принести эту жертву?
Он чувствовал себя немного неловко от того, что ему, офицеру, придется сказать женщинам, что он не может обнажить меч в их защиту. Сколько раз он это делал за один лишь мимолетный взгляд какой-нибудь красотки! В скольких дуэлях участвовал только потому, что кто-то осмеливался пригласить даму его сердца на контрданс! Единственным успокоением, которое он придумал себе, было то, что монахини – это, собственно говоря, не женщины, а так, существа, не имеющие пола.
Проходя по коридору, Рихард не встретил ни одной живой души.
Все обитательницы монастыря собрались в трапезной.
Окна ее выходили на улицу, но внутренние ставни были закрыты, и довольно большой зал освещался лишь через распахнутую настежь дверь.
Когда Рихард переступил этот запретный для мужчин порог, он оказался свидетелем ужасного зрелища.
Посреди зала корчилась в судорогах какая-то монахиня. Она уже давно страдала припадками, а события последнего дня окончательно доконали бедняжку. Испуг при виде толпы и доносившийся с улицы грозный рев вызвали у нее припадок эпилепсии. Монашенки ухаживали за ней и, столпившись вокруг, пытались ее успокоить.
Вдруг, в полутьме, среди монахинь, стоявших на коленях возле бившейся в судорогах несчастной, Рихард различил знакомое лицо, при виде которого вся кровь прилила к его сердцу.
То была Эдит.
Так вот, значит, в какой «институт» заточили ее тетушка и кузина!
Девушка тоже узнала любимого и бросила на него взгляд, полный невыразимой радости.
Настоятельница – высокая, сухопарая монахиня с гордо поднятой головой и строгим взором – подошла к капитану и спокойным, бесстрастным голосом спросила:
– Что вам угодно?
Все заранее приготовленные слова вылетели в эту минуту из головы Рихарда.
Вместо них он произнес лишь одну фразу:
– Будьте спокойны, мать-игуменья, клянусь именем бога, что я разгоню этот сброд!
В ставни ударил град камней.
Глаза Рихарда снова встретились с испуганным взглядом Эдит. Гнев охватил все его существо: он видел корчившуюся на каменном полу в смертных муках монахиню, видел протянутые к нему руки и отчаянный взгляд любимой, слышал яростный рев толпы за стеной. Все перевернулось в нем, душа возмутилась, разум затуманился.