Сыновья человека с каменным сердцем
Шрифт:
Эдит словно не замечала стараний трех этих василисков [53] превратить ее в камень. Она пододвинула свой бокал Альфонсине и как ни в чем не бывало сказала:
– Налей мне ликера, пожалуйста. Раз мне суждено стать монашенкой, я должна к нему привыкать.
Альфонсина передала ей бутылку и смотрела, как Эдит наливает вино.
Нет, руки Эдит не дрожали, когда она разливала тягучее зелье: она до краев наполнила свою рюмку и рюмку сестры Ремигии.
– Выпьем, сестра, ведь и у нас должно быть какое-то утешение, – произнесла девушка с шаловливой улыбкой.
53
В греческой мифологии – змея, убивавшая одним взглядов.
Монахиня для приличия немного поломалась, говоря, что она столько не выпьет, но в конце концов выпила все до дна: ликер был ее слабостью.
– Вы сущий бесенок, моя дорогая!
Между тем баронесса продолжала свои наставления:
– Не забудьте, сестра, адрес зеленщицы, у которой остановилась госпожа Барадлаи: Зингерштрассе, семнадцать, овощная лавка в подвале. Губернаторша непременно вернется туда, ведь ей надо увезти с собой и второго сына. Ее должны взять живьем. Завтра утром обычным способом информируйте обо всем генерала. Мы ни в коем случае не должны сейчас ни во что вмешиваться, чтобы капитан Рихард не пронюхал чего-нибудь. Этот человек должен погибнуть во что бы то ни стало. Сколько бы ангелов-хранителей ни слетелось к нему, он должен умереть.
Как отнеслась к этим словам Эдит?
Ужасная девчонка!
Она спокойно берет кусок сыра бри, пьет ликер и потчует им монахиню.
Верно, она хочет утопить горе в вине. Право, у нее есть на то причины.
Бедняжка!
Сколько героизма потребовалось девушке для того, чтобы есть с таким аппетитом, пить с такой жаждой в ту минуту, когда при ней вели разговор, от которого сердце ее содрогалось и замирало!
Но Эдит должна была выдержать свою роль! Пусть думают, что ей пришлась по вкусу монастырская жизнь, что она помышляет лишь об одном: о райском блаженства в загробном мире и о лакомых блюдах в мире земном.
Вскоре она сделала вид, что борется со сном, и веки ее смежились будто сами собой. Она запрокинула голову на спинку стула и закрыла глаза. Но сквозь опущенные густые ресницы она продолжала украдкой наблюдать за лицами трех женщин.
Те поверили, что Эдит задремала. Ее родственницы перестали взирать на нее с ехидством и ненавистью. В их взгляде сквозило теперь скорее напряженное внимание и нескрываемая злоба.
– Она всегда такая? – спросила баронесса монахиню.
– Леность – главная черта ее характера, – отвечала монахиня, устремив осуждающий взор к потолку. – Она способна проспать до обеда, если ее не разбудят, а вечером в это время она уже снова в постели. Ее не занимает ни чтение, ни работа. Безделье – вот ее любимое времяпрепровождение. Бесчувственное создание. Есть да спать – это все, к чему она стремится.
– Не препятствуйте ей в этом. Пусть чувствует себя в монастыре как можно уютнее. Плату за ее содержание мы внесем вперед до самой ее смерти. Пусть девочка отдыхает. Дома ей пришлось бы снова работать.
– Значит, Рихард Барадлаи навеки для нее потерян?
– Да, как бы ни повернулось дело. Так или иначе он должен погибнуть. Если матери удастся с ним свидеться, она наверняка убедит его бежать с отрядом в Венгрию. Одного своего сына она уже вовлекла в борьбу Он стал правительственным комиссаром и набирает войско. Это ее первенец! Но предположим, Рихард не встретится с матерью. Тогда он не даст своему отряду пропустить мятежников. В этом случае в ход пойдут пистолеты, и в решающую минуту его выстрелом уложат наповал. Фриц сообщил мне, что среди гусар есть два человека, которым поручено убить командира.
– И эта решающая минута уже близка?
– Еще одна успешная атака, и мятежники не продержатся дольше одного дня. Ночью они должны будут прорваться через Лерхенфельдское кладбище, где, по их расчетам, будет стоять отряд Барадлаи. Таким образом, в их распоряжении лишь сутки. Если капитан встретится с матерью, то завтра вечером он будет уже пойман, а послезавтра утром мертв. Если он не поговорит с нею, то его пристрелят сами гусары. По мне хорошо и то и другое. Я не настаиваю на виселице для него, хотя он вполне заслужил мою ненависть.
– Через два дня все будет кончено.
– И всей комедии конец!
– Да, мы весело посмеемся.
– Ха-ха-ха!
Они уже заранее смеялись.
Весь этот разговор Эдит пришлось выслушать, не выдавая ни одним движением, что она все слышит, понимает и внутренне содрогается! Она притворялась, будто крепко уснула под действием ликера.
Ей пришлось выслушать и всю дальнейшую беседу, когда три женщины заговорили о том, что произойдет в городе через два дня: сотням и тысячам людей они предрекали скорую смерть, тем своим «друзьям», которых они еще накануне встречали улыбками и поцелуя» ми. Они уже предвкушали удовольствие от того, что те самые белые знамена, которые не так давно их белые нежные руки украшали венками и трехцветными лентами, будут втоптаны в грязь. Хладнокровно и цинично они перечисляли имена тех, кого поведут на плаху, схватят и закуют в цепи, хотя только вчера они с подлым двуличием именовали их героями, своими добрыми друзьями и братьями.
Эдит понимала, что она не вправе выдавать свой ужас. Все силы души она употребляла на то, чтобы побороть страх, чтобы подавить лихорадочную дрожь, сотрясавшую все ее существо, чтобы не застучать зубами, как это бывает с детьми, когда им привидится кошмарный сон.
Наконец подошло время отъезда.
Эдит почувствовала, как чья-то холодная, словно змеиное жало, рука тянется к ее лицу. Но она не посмела отшатнуться.
Пусть они ее будят, пусть изо всех сил трясут за плечи, Эдит долго не разомкнет глаз! Потом, зевая и пошатываясь, она склонится на плечо сестры Ремигии, которая, поддерживая девушку, должна будет вести ее по лестнице до самого экипажа.
Госпожа Антуанетта проводила их.
– В доме нет ни одного мужчины, чтобы открыть ворота, – пожаловалась она. – Всех взяли на баррикады, даже привратник ушел. Мы совершенно одни. Если бы кучер не был глух и хром, его бы, наверное, тоже забрали.
Баронесса дошла до самой кареты, чтобы своими глазами убедиться, что монахиня увезла с собой Эдит.
Мало ли что может быть? Осмотрительность никогда не мешает.
Только когда баронесса увидела, что Эдит тяжело опустилась на сиденье и тут же уронила голову на грудь, она окончательно успокоилась и вернулась в свои апартаменты.
Фамильная карета медленно покатилась по темным улицам, то и дело натыкаясь на вывороченные камни мостовой. Кучер клевал носом.
Когда карету обступил мрак, Эдит открыла глаза.
Что она высматривала во тьме? О чем думала?
Лишь об одном.
Бежать!
Бежать во что бы то ни стало! Бежать, если бы даже сонм чертей охранял дверцы кареты, если бы даже призраки всех мертвецов, погибших в тот кровавый день, разгуливали по неосвещенным улицам мрачного города.