Сыновья человека с каменным сердцем
Шрифт:
– Ай-ап, ничего не имела бы против, если б дождь отложили на завтра, – сокрушалась фрау Баби…
– Ничего, не промокнем! – весело утешала ее Эдит. – Этот дождичек еще лучше нас укроет, фрау Мам.
– Только не суй повсюду свой нос. Лени. Не надо мне никакого покрывала, чтобы невидимкой сделаться. Лучше давайте прибавим шагу, пока дождь не разошелся.
Они пошли быстрее. Фрау Баби нет-нет да и останавливалась на минуту, чтобы спросить у фрау Годл, не устала ли она. Та не отвечала ни слова и лишь знаком просила продолжать путь. В тот день ей пришлось пройти пешком с тяжелым грузом за спиной по крайней мере четыре мили.
Поражаешься, что может вынести женщина! Особенно, если она мать. Мать, которая любит. Любит сына и любит родину.
У Эднт можно было не спрашивать, устала ли она. Девушка легко шла впереди с корзиной за спиной.
Колокола на городской башне пробили два часа, когда, они достигли Кайзерштрассе.
На баррикаде, закрывавшей вход на проспект Лерхенфельд, не было никого, даже поста.
Осажденные, как видно, сами покинули боевой рубеж. На этом участке против них стояли лишь небольшой отряд кавалерии; главные силы противника были брошены под Швехат: конница была бессильна против баррикады. Зато все дома вокруг были битком набиты стрелками, терпеливо выжидавшими удобного момента для вылазки.
Женщины незаметно проскользнули мимо баррикады и благополучно миновали позиции осажденных.
Гораздо труднее было пройти тайком через линии осаждающих и добраться до кладбища.
Каждый, кто был в те дни в Вене, вспомнит, что между улицами Шмельц и Герналс тогда еще проходил небольшой канал для отвода горной воды в половодье. Ближний к городу участок канала был выложен камнями, а дальше деревянной опалубкой. Местечко, прямо скажем, не из самых приятных, но достаточно глубокое, чтобы пройти незаметно.
В мирное время было небезопасно пробираться ночью по этой канаве, которая обычно служила прибежищем для воров, убийц и бездомных псов.
Но грозное время вымело оттуда всю эту нечисть.
Теперь там не было ни воров, ни бандитов: шла война.
Зеленщица повела своих спутниц по сухому руслу длинной и глубокой канавы, на дне которой пышно разрослась трава; уже несколько месяцев здесь не было дождей.
В одном месте, где берег канала обвалился, зеленщица поднялась наверх, осторожно огляделась вокруг и шепотом сообщила:
– Пришли.
Она помогла обеим спутницам снять корзины с плеч.
– Оставим их здесь. Хватит одной моей. Тут неподалеку стоят гусары.
В двухстах шагах от того места, где они находились, действительно виднелись фигуры двух солдат, освещенные пламенем костра. Дальше горели еще пять-шесть костров; там и было кладбище, где расположился отряд гусар.
– Мы вышли точно. Уж будьте покойны. Теперь, фрау Миди, ступайте вперед вы. Здесь и без меня обойдетесь.
Госпожа Барадлаи взяла за руку Эдит и направилась прямо к костру.
Часовые заметили женщин издали, но не окликнули. Они подпустили их совсем близко. Только тогда один из всадников, свесившись с седла, произнес тихим, грудным голосом:
– Стой! Кто идет?
– Друг, – ответила госпожа Барадлаи.
– Пароль?!
– «Скачи домой!».
Окликнувший их солдат спрыгнул с лошади, приблизился к госпоже Барадлаи и, склонив перед ней колено, с благоговением поцеловал ей руку, едва коснувшись ее губами.
– Мы вас ждали, госпожа!
– Ты узнал меня, Пал? Здравствуй, старый!
– Слава богу, что вы здесь!
– Где мой сын?
– Я вас туда проведу, А это что за красавица? – кивнул он в сторону Эдит.
– Она со мной.
– Понимаю.
Старый гусар отдал поводья коня товарищу и повел женщин к кладбищу.
Маленький белый домик, служивший когда-то жильем кладбищенского сторожа, теперь стал штаб-квартирой Рихарда. Капитан занимал тесную комнатушку, единственное окно которой смотрело в сторону города.
Рихард только что вернулся из ночного обхода. Он отпер дверь своей комнаты, зажег свечу и тут же сердито ударил кулаком по столу:
– Опять они здесь!
Кто «они»?
На столе лежали аккуратно раскрытые свежие пештские газеты. Заголовки некоторых статей были подчеркнуты красным карандашом.
– В огонь их!
Но прежде чем бросить газеты в огонь, он все же решил их мельком пробежать.
А начав читать, тем более не захотел предавать крамольные листки сожжению. Чего доброго, восстанут из пепла!
Он сел за стол, обхватил нахмуренный лоб ладонями, снова и снова перечитывал отмеченные строки, все больше мрачнея.
«Неправда! Все это ложь! Не может быть этого, – кричала его душа, споря сама с собой. – Врут, бессовестно врут! Невозможно вершить подобные дела!»
Кто-то вошел. Второпях он скомкал газету.
То был господин Пал.
Рихард сердито набросился на него:
– Кто опять по-воровски подбросил мне эти проклятые газеты? Кто положил их на стол?
Господин Пал ответил с невозмутимым спокойствием:
– По-воровски украсть – это я понимаю. А вот, что можно по-воровски подбросить, – это для меня новость.
– Я запираю свою комнату на ключ, и каждый день сюда контрабандой протаскивают кипу газет. Чьих это рук дело?
– Знать не знаю, что это за газеты. Ведь я и читать не умею!
– Врешь! Подлый человек! Думаешь, я не знаю, что ты, седая твоя борода, вот уже третий месяц учишься читать? Кто тебя учит?
– Его уже нет. Как раз вчера помер, бедняга. Наш горнист. Он был когда-то студентом. На него смерть давно уже зубы точила. Говорил я ему: не забирай, друг, своей грамоты на тот свет, оставь на этом свете для Меня хоть немного.