Сыновья человека с каменным сердцем
Шрифт:
– Aгa! A зачем он вам?
– Мне непременно его надо найти.
– Кого вы ищете? Ведь на дворе ночь, мамзель.
– Мне нужна одна женщина.
– Что еще за женщина?
– Зеленщица, которая нынче вечером пришла сюда с другой женщиной.
– А зачем они вам? Если скажете, проведу.
– Умоляю, ни о чем не спрашивайте меня, тетушка. Если вы только верите в бога, помогите мне: ведь речь идет о жизни человека, даже – двух… О господи, что я говорю, дело идет о жизни и смерти очень многих людей. Если вы знаете, где этот дом, проведите меня.
– Этот
Эдит, не раздумывая, сказала:
– Стучите!
– Ключ при мне, – пробормотала старуха и, открыв узкую дверцу в воротах, пропустила Эдит, а затем снова щелкнула замком.
Только теперь Эдит сообразила, что она сделала. Ведь она вошла ночью в чужой, незнакомый ей дом и доверилась какой-то странной старухе.
В конце узкого длинного коридора виднелся язычок пламени: чадила поставленная на пол лампада.
Грузная, краснолицая старуха подняла лампаду и при отсветах ее скудного пламени внимательно осмотрела с головы до ног девушку. Разглядев ее одежду, она с изумлением прохрипела:
– Святой отец! Да это ж монашенка!
Вся фигура Эдит, ее взволнованное лицо были озарены в эту минуту каким-то особым необъяснимым сиянием, и старая женщина ощутила безотчетное благоговение. Перед нею стояла святая мученица.
– Значит, вы хотите поговорить с зеленщицей?
– Не с ней, а с той женщиной, что гостит у нее.
– А вы что-нибудь знаете о ней?
– Все.
– А известно ли вам, милочка, что за такие слова люди жизнью могут поплатиться?
– Известно.
– Ну, коли так, – идите за иной.
Старуха со светильником в вытянутой руке указывала дорогу. Миновав узкий коридор, они вошли в еще более тесный подвальный ход; здесь старуха пропустила девушку вперед.
Эдит не колебалась. Она начала спускаться по деревянной лестнице, держась рукой за сырую стену. Девушка невольно подумала, что если ее ангел-хранитель, который помог ей благополучно добраться сюда, покинет ее и не укроет своим чудотворным плащом, то в этом темном, узком и сыром подземелье, она, чего доброго, падет безымянной жертвой самого ужасного преступления, на которое только способен этот грешный мир. И старуха, ее проводница, и любой другой обитатель этих трущоб, – кто знает, сколько их здесь! – может сделать с ней все что угодно: убить и похоронить тут. И об этом даже никто никогда не узнает.
Эдит осторожно спускалась по ступенькам. Старуха схватила ее за руку костлявой и цепкой ладонью: то ли для того, чтобы указать дорогу, то ли для того, чтобы девушка не споткнулась.
Спустившись по лестнице, они попали в пахнувший сыростью подвал.
– Направо! – прошептала старуха и легонько подтолкнула девушку.
Эдит осторожно пробиралась по извилистым закоулкам подвала; они трижды куда-то сворачивали, пока наконец не подошли к ветхой деревянной двери с висячим замком, через щели которой просачивался мерцающий свет, хотя дверь была на засове.
Старуха щелкнула замком и сняла его.
– Зайдем сюда, барышня.
Но еще прежде чем открылась
То был склад торговки овощами.
– Осторожнее, милочка; здесь еще одна ступенька, – предупредила ее старуха.
Эдит переступила порог, зеленщица закрыла за ней дверь, а сама осталась снаружи. Девушка очутилась в довольно большом помещении с низкими сводами, углы которого были завалены картофелем и брюквой, а вдоль стен выстроились мешки с луком.
Посреди погреба стояли два соломенных кресла. На одном из них мерцала плошка с плавающим в говяжьем жиру фитилем, в другом – сидела женщина в скромной городской одежде, какую обычно носят уличные торговки.
Женщина молча подняла взгляд на Эдит. Лицо ее оставалось бесстрастным, на нем не выразилось даже удивления. Для этого женщине не пришлось делать усилий – она умела владеть собой.
А Эдит с горячностью бросилась к женщине, упала перед ней на колени, схватила ее руку, и расширившиеся от ужаса глаза девушки, казалось, возвестили об опасности раньше, чем это успели сделать ее уста.
– Госпожа Барадлаи! Вашего сына хотят убить!
Женщина в кресле вздрогнула, но все же сумела подавить вопль, готовый сорваться с ее губ, материнский вопль, шедший из глубины сердца.
– Рихарда? – спросила она, овладев собой.
– Да, да, – воскликнула девушка. – Рихарда! Вашего Рихарда. О госпожа, спасите его!
И она судорожно обняла колени женщины.
Та пристально взглянула в ее лицо:
– Ты – Эдит?
С радостным изумлением девушка подняла глаза:
– Вам знакомо мое имя?
– Я знаю его из писем сына. А по твоему лицу и по твоим словам понимаю, что ты и есть невеста Рихарда.
– О госпожа, я обручена с гробницей и монастырскими стенами. Я знаю, они говорили при мне, мой жених обречен. Он должен умереть страшной смертью, с ней вовеки нельзя будет примириться: он погибнет на виселице или от руки убийцы. Вот почему я здесь. Вы – его мать. Не допустите позорной гибели сына!
– Но откуда ты все это знаешь? И то, что я здесь? И кто я такая? И что Рихарду грозит опасность?
– Я вам все расскажу. Вас предали. Ваши союзники, наивные и легкомысленные юноши из студенческого легиона, раскрыли секрет коварной баронессе, которая разыгрывает из себя их друга и сторонницу свободы. На самом же деле и она, и ее дочь Альфонсина – агенты вражеской стороны. Они рассказали при мне сестре Ремигии, этой шпионке, что завтра собираются схватить и вас, госпожа, и вашего сына. Если вам удастся встретиться с Рихардом и уговорить его отправиться в Венгрию, то его арестуют и повесят как изменника воинские начальники. Если же вы не сможете повидаться с ним, его все равно убьют, они подкупили двух гусар. Почему они все это говорили при мне? Чтобы истерзать мою душу. О, я и сама не знаю, за что они меня мучают, сводят с ума?!