Сыновья
Шрифт:
Он смотрел ей вслед, смотрел на высокие каблучки, делавшие ее походку манерной, неестественной. Грета!..
Грета!..
Когда Грета была уже далеко, он вдруг вспомнил, что ничего не сказал ей о трагическом конце Ауди. Да и Петера она знала… Вальтер вдруг громко рассмеялся. Так ли уж много лет прошло со дня их последней прогулки по Альстеру? Как она клялась, что никогда не станет модной куколкой! Не наденет ботинок на высоких каблуках… Та ли это девочка, которая посреди улицы теребила бороду старого морского волка? Так ли уж давно это было? Неужели мы и в самом деле та-а-кие старые?
II
—
Вальтер посмотрел на нее, но промолчал. «Это невозможно, — подумал он, — не могу же я оставить теперь мать одну».
Словно угадав его мысли, она продолжала:
— Ты имеешь право на личную жизнь. Даже обязан подумать о себе. А не можешь — ну что ж! Я, во всяком случае, поселюсь отдельно, а ты будешь приходить ко мне. Когда захочешь. Смотри на мой дом, как на свой!
Вальтер по-прежнему молчал. «Чего она добивается? — спрашивал он себя. — Чтобы мы поженились? «Берегись! — сказал как-то шутя Ганс Шлихт. — В тот день, когда она решит выйти за тебя замуж, тебе крышка!» Нет, нет, с этим делом еще можно подождать, и довольно долго. Не та-а-ак уж нам все-таки много лет».
Да, энергии у Катарины было — хоть отбавляй. Не прошло и нескольких дней после этого разговора, как она уже сняла на Хаммерландштрассе комнату с кухней. Он должен непременно и сейчас же пойти взглянуть на ее новое жилище, сказала она Вальтеру.
— Тебе очень понравится! — уговаривала Катарина. — Из окон чудесный вид на Хаммерский парк!
— Довольно далеко все-таки от Норд-Сан-Паули!
— Не очень! — возразила она. — Да и все равно, ты будешь жить больше у меня, чем у своих.
— Ты уверена?
И вот они осматривают ее квартирку.
— Ну? — воскликнула она. — Нравится? А когда я еще обставлюсь, как задумала, тогда… Дай только срок!
Она водила его по комнате.
— Никакой кровати — это пережиток… Вот здесь будет стоять широкая софа с выдвижными ящиками, куда можно убирать постель. Там — книжная полка. В углу — маленький шкаф, совершенно гладкий, очень простой. Стол, два стула, пожалуй, еще кресло, тут, у окна. И все. На стене я повешу морской пейзаж Гогена. В книжном магазине Ауэра я видела чудесную репродукцию. А тут, над диваном, твой портрет. Да, да, зря ты усмехаешься! А затем… Пойдем, пойдем сюда! Вот здесь я устрою прелестную кухоньку. Есть и крошечная кладовая. Тут будет столик с электрической плиткой. Там — узкий, но высокий шкаф для кастрюль, посуды и прочего. Боже, как я рада! Наконец у меня есть мое царство, где я сама себе госпожа! И вполне хватит места на двоих!..
Как она была оживлена, разговорчива, счастлива!
III
Шли дни. Большие и малые события несли с собой тревоги и огорчения, изредка — радости. Каждое утро Карл Брентен торопился из дому, чтобы обойти знакомых рестораторов и трактирщиков и всучить свой товар. Каждый вечер Фрида мчалась к поезду, чтобы поспеть к Загебилю, где она работала смотрительницей при уборной. Вальтер, который стоял на таком видном месте в «черном списке» союза промышленников-металлургов, что нигде не мог получить работу по специальности, работал маляром на верфях. Семья Брентенов кое-как сводила концы с концами, жили до предела скромно, хотя и работали три человека, — курс марки ежечасно падал.
Однако общественные события были куда серьезней. Убийство Карла Либкнехта и Розы
И во всей великой семье трудящихся, в которой германский рабочий класс был лишь одним из ее звеньев, после кажущегося кратковременного подъема, положение было не лучше. Рабочие Венгрии потерпели тяжелое поражение в кровавой гражданской войне и отданы были во власть бесновавшихся баронов и биржевиков, как некогда Георг Доза и его соратники. В Италии поднялась волна мощного рабочего движения, но иностранные капиталисты поддержали сторонников Ватикана и толстосумов и укрепили их ослабленную власть, чего без этой помощи они не добились бы. В Польше свирепствовал антирабочий террор; буржуазный мир стремился превратить Польское государство в барьер против социализма, победившего на Востоке.
Но наиболее угнетающим событием этих бурных месяцев был голод на Волге. Молодая Советская республика, отстаивавшая свое существование в жестокой схватке чуть ли не со всем капиталистическим миром, вынуждена была бороться еще и с немилостью природы. Небывалая засуха опустошила богатые земли Поволжья и привела к страшному неурожаю. Гражданская война сильно разрушила и без того недостаточную сеть железных и шоссейных дорог, что крайне затрудняло доставку продовольствия на Волгу из отдаленных восточных районов, тем более что в некоторых из них еще шли бои против контрреволюционных банд. Население на Волге голодало. Сотни тысяч людей бросали кров и дом и все свое добро и бежали от голодной смерти. Правительство молодой Советской республики обратилось к народам всех стран с призывом о помощи голодающим на Волге. Это был долг человечности. Но нашлось немало злых, ненавистнических языков, которые говорили: вот видите, что дало русскому народу его социалистическое правительство.
Вальтер был поражен тем откликом, который нашел призыв Советского правительства в немецком народе, и прежде всего среди его интеллигенции. Он включился в работу общества «Помощь Советской России». По воскресеньям вместе с Катариной и другими молодыми рабочими и работницами он ходил из дома в дом и собирал продовольствие и одежду. Рабочие, в большинстве своем сами терпевшие во всем нехватку, давали, что могли; даже социал-демократы, которые заявляли, что они критически относятся ко всему, что идет с Востока, и те что-нибудь да находили для людей, безвинно страдающих от голода. На удивление широко и душевно откликнулись средние слои населения. Тут долго объяснять не приходилось — все читали о катастрофе на Волге. Дарили костюмы, белье, обувь, а также деньги на покупку медикаментов. Эта солидарность, неожиданно захватившая столь широкие круги, была радостным событием.