Шрифт:
Глава 1
Здесь и сейчас, на борту фрегата "Амарна", когда отпуск подошел к концу, и близится боевой рубеж, время течет мучительно медленно. Вынужденное бездействие растягивает часы до предела сумасшествия, пробуя границы рассудка на прочность. Тишина и спокойствие, царящие на третьей палубе, где расположены каюты космической пехоты, нарушаются исключительно монотонным гулом ССД [СверхСветовой Двигатель]. Но тишина и спокойствие совершенно не присущи жилой палубе, несмотря на ночь по местному времени.
Большую часть пути, здесь буйствовало оживление. Кто-то "надирался в
Но большая часть пути пройдена. И сейчас все отдыхают от дикого безумства, которому предавались всего пару дней назад. Отдыхают, потому как устали "отдыхать".
Я мысленно усмехнулся нелепому парадоксу.
Помню, спросил как-то Джонса – одного из моих сержантов, – не надоело ли ему, вот так, постоянно то пить, то трахаться, то "вбухивать" жалованье в "холдем"?
"А чо надоест-то, капитан? – удивился тот. – Нет сил пить – "поскрипи койку". А когда совсем приестся – тут и очередной бой не за горами. А там, в бою-то, только и думаешь, что о "виськах" да сиськах!"
И надо признать, понимаю его логику. "Лучший отдых – смена занятий", – всплывало в памяти выражение, неизвестно где и когда слышанное. И, как ни крути, обстоит все именно так. Все приедается рано или поздно. Всегда хочется чего-то другого. Чего-то большего. Нового.
Я прислушался – мерное "бормотание" ССД успокаивало и убаюкивало, навевая безмятежную дрему. Лучшая колыбельная на моей памяти.
Впрочем, я и знаю-то их всего две. Эту – чарующую своим однообразием, укачивающую плавными вибрациями, разливающимися по корпусу корабля, и окутывающую сладким умиротворением. Словно кто-то бубнит за стенкой. Словно тихо напевающий голос, что доносится сквозь сон.
Шепот Амарны – так ее здесь называют.
Мне доводилось бывать и на других кораблях, но нигде я не встречал ничего похожего. Фрегаты новых поколений, как и корабли других классов, лишены подобного "недостатка". Моя "Амарна" осталась самой "опытной" из всех, что еще не списали. И именно такой она мне и приглянулась.
Формально, конечно, она принадлежит Флоту, но черта с два, я позволю кому-нибудь забрать ее! Только через мой хладный труп, распиленный на мелкие кубики!.. Что, скорее всего, недалеко от истины. Флотские, наверняка, спят и видят, как из очередной высадки 9-й взвод Первого Штурмового вернется без капитана и они смогут, наконец, заменить древний фрегат, что тормозит весь батальон…
Другую же "песню на ночь" космопехи слышат гораздо чаще. Она грохочет и сотрясает. Стрекочет тысячью свинцовых кузнечиков, звенит в ушах и терзает перепонки раскатами взрывов. И оглушает до такой степени, что фильтры боевой брони перестают пропускать звуки "снаружи", оставляя только голоса в коммуникаторе: яростную ругань, упоминания мифических богов в самом нелицеприятном свете, и крики. Крики восторга и радости. Крики предостережения. Крики боли и ужаса. Осознания неизбежности. И предсмертной агонии.
Удивительно, но под этот "полет валькирий" тоже можно засыпать и смотреть весьма "радужные" сны. Не сразу, конечно. После Шепота Амарны, многообразие голосов, несущих в себе лишь одно – уничтожение, – несколько сбивает с ритма. Но не более. Космопехов не напугать взрывами и грохотом, стрекотом очередей, дикими воплями предсмертных мук. Придуманы даже сотни поэтичных называний хаосу в эфире коммуникатора. Так уж космопехи воспитаны.
С самой "учебки" каждому вдалбливают, что все обязательно умрут. И не просто умрут, а задолго до того, как волосы тронет седина и лицо покроют морщины. Умрут, скорее всего, крайне мучительной и болезненной смертью. И если очень повезет – не разбросанными по кускам на несколько метров вокруг так, что не разобрать кто есть кто… "Не бывает старых космопехов", – гласит переиначенная на новый лад поговорка.
И все же, головы многих в моем взводе уже серебрятся, а лица исполосованы складками, несмотря на то, что большинству нет и двадцати пяти. Седина – следствие постоянного нервного напряжения и употребления различного рода препаратов. Начиная с тех, которыми "пичкает" боевая броня, и заканчивая теми, которыми многие "накачиваются" добровольно. А складки – и не складки вовсе, а шрамы, избороздившие молодые лица. Косметическая медицина, конечно, может с легкостью убрать любой рубец, или восстановить оторванное ухо. И эти операции входят в военную "страховку". Но космопехи крайне пренебрежительно относятся к данным процедурам. "Шрамы украшают, а седина придает солидности", – гордо отвечает каждый.
Большинство девушек, впрочем, убирают самые "красивые" рубцы, да и части лица у них, чаще всего, присутствуют в полном объеме.
Но никто из космопехов никогда не задумывается, что ждет впереди. Никто кроме меня…
"Может, старею?"
Если честно, даже представить не могу каково это – стареть. Когда уже ходишь с трудом, ложишься спать и понимаешь, что завтра можешь не проснуться. А утром первая мысль – а не тот ли самый это день? И все выливается в бездеятельное ожидание…
Но здесь об этом не думают. Здесь некогда об этом думать. Да и незачем. Мысли космопехов концентрируются исключительно на насущном: один день – одна жизнь. Таковы местные реалии. И никто на борту "Амарны" не задумывается о смерти. Никто кроме меня…
В космической пехоте, впрочем, любой день может оказаться последним. Расстаться с жизнью представляется возможным не только в бою, но и вне его: законы цивилизованного общества в этой среде отсутствуют напрочь. Смерть не просто – "ходит по пятам", она "держит за руку" каждого с самой "учебки". Ее ласково называют сестренкой – вроде как, "хвостиком" увивается за старшим братом. А в моем случае – матерью…
"Мать не обидит свое дитя", – говорят одни, шепотом рассказывая обо мне новобранцам. "Капитан бессмертен!" – поддакивают другие вдохновенно. Но, конечно, дерзкие и заносчивые "зеленые", уважающие только силу мышц – и, естественно, своих! – не верят ни единому слову. Таковы все космопехи. Такими они приходят из учебки. Таким же, наверное, был и я. Когда-то давно. Слишком давно…