Сыны Солнца
Шрифт:
Глава XIII
Мольбы и проклятия народа
Всецело отдавшись радости свидания с сыном, Цвет Шиповника не замечала, как бежит время. Счастье ослепило ее до такой степени, что она спокойно и равнодушно относилась ко многому, что в другое время оскорбило бы ее гордость яванки. Напротив, некоторые вещи подчас забавляли ее. По правде сказать, она почти не выходила из пещеры, куда Ана строго запрещал доступ груандисам, снедаемым любопытством увидеть вблизи мать их «божества».
Весельчак Куа, со своей стороны, охотно присматривался к этому странному народу, который
Несмотря на то, что судьба мало баловала его, карлик чрезвычайно гордился своей принадлежностью к народу ява-нов. Соприкосновение с этими дикарями, их животные нравы, их наречие, напоминавшее звериный вой, — все это было ему глубоко противно и оскорбляло его достоинство. Он не понимал, как мог яван прожить долгое время среди этих людей-зверей.
Он не мог отнестись серьезно к смутным угрозам о мести, вырывавшимся порой у Дарасевы. Куа был глубоко уверен, что юноша переживал кризис. Карлик надеялся, что, когда он убедится в искреннем раскаянии своих преследователей, он, не колеблясь, бросит это сборище дураков, воздающих ему божеские почести и, не колеблясь, вернется в свое селение.
Но юноша не доверял раскаянию яванов. Ему казалось, что Куа нарочно придумал этот предлог, чтобы поколебать его решение остаться у груандисов. Напрасно ссылался карлик на показания матери. Дарасева считал невероятным, чтобы яваны, недавно лишь требовавшие его смерти, вдруг, ни с того ни с сего, сочли его избранником божьим.
Та же неудача постигла Куа, когда он стал осторожно намекать на бедствия, нависшие над племенем и над всем народом яванским, и на угрожавшую им опасность вторжения иноземцев. Однажды, коснувшись в разговоре угнетенного состояния духа яванов, расстроенных стечением целого ряда дурных предзнаменований, он старался доказать, что в подобный момент каждый должен забыть про свои личные обиды, на что получил насмешливый ответ Минати:
— Неужели ты думаешь, что я кинусь на помощь людям, которые лишили меня даже права на жизнь? Такой поступок был бы с моей стороны не искренним, так как в глубине души я желаю, чтобы их постигли всевозможные несчастия, которых они вполне заслуживают. В тот день, когда я смогу им доказать свою ненависть не только на словах…
— Ты богохульствуешь! — воскликнул возмущенный карлик. — Если в минуту горя твой народ взывает к тебе — ты обязан откликнуться на его зов. Животные, и те помогают друг другу. Это естественный закон и горе тому, кто его преступит.
— Что бы ты сделала, — спросил он, обратившись к Таламаре, — если бы твой народ обратился к тебе за помощью?
На губах матери промелькнула гордая улыбка.
— Мой народ — это он, — указав на сына, ответила она.
Заметив, что Куа огорчен ее ответом, она тут же прибавила:
— Друг мой, я ведь только женщина, и мой народ обрек меня на всевозможные страдания во имя своих великих заветов.
— Я же, — воскликнул карлик, встряхнув своей уродливой головой, — хотя я только шут, которым забавляются дети, и забавное существо, над которым потешаются женщины, тем не менее, я горжусь своим народом и если ему нужна моя кровь, я охотно отдам ее.
— Что касается меня, — насмешливо произнес Минати, — то мое мнение, что не надо становиться рабом своего народа. Если твой народ тебя угнетает, удались от него и ищи счастья в другом месте, что я и сделал. Я нашел другой народ и остаюсь с ним. Прими во внимание, мой друг, что этот народ меня обожает, в то время как мои соплеменники, чьим именем ты меня призываешь и к которым ты меня хочешь вернуть, — чуть было не переломали мне все кости.
— Я уже тебе говорил, — возразил выведенный из терпения Куа, — что все племя проклинает фанатиков, восстановивших его против тебя, и глубоко сожалеет о происшедшем. Я тебе еще раз повторяю, что все племя смотрит на тебя, как на избранника богов, постигшего тайну на расстоянии метать молнии.
— Дружище Куа, я начинаю тебя понимать. Избранник богов! Слишком грубая приманка, чтобы завлечь меня в ловушку. Когда я им открою тайну моего лука, эти самые боги, чьим избранником я являюсь сегодня, — потребуют моей головы.
— Ты не имеешь права говорить таким образом…
— Ваши боги, яваны, — гневно промолвил возмущенный юноша, — ваши боги — гнусные существа, жаждущие упиться человеческой кровью. Когда вы говорите, что я их избранник и что они мне ниспослали вдохновение, вы этим оскорбляете меня. Моя мысль сама постигла сокровенные тайны. Я сам себе божество.
— Ты опьянен тщеславием, как мы, яваны, упиваемся медом. Ты опьянен гордостью и это заставляет тебя говорить безрассудные вещи. И я начинаю тебя понимать. Гордость до такой степени ослепила тебя, что ты серьезно смотришь на алтарь, воздвигнутый людьми-зверями твоему тщеславию.
В присутствии злобно усмехавшегося Дарасевы и матери, погруженной в свои мечты, карлик выложил все, что у него наболело на душе, и без стеснения высказал все свое презрение к Минати. Он раньше думал, что «богочеловек» просто забавляется, как ребенок игрушкой. Он надеялся, что эта игра ему скоро надоест и что чувство гадливости к жизни дикарей в конце концов образумит его.
— Ты даже перестал замечать, что твои почитатели, поклоняющиеся тебе, как божеству, самые презренные существа, которые когда-либо оскверняли землю. Когда они тебя еще не почитали, ты смотрел на них, как на стадо зверей. Теперь же, когда их почести зажгли твое тщеславие, ты стал говорить о них, как о народе и даже утверждаешь, что они такие же люди, как все. Разве можно назвать людьми эти жалкие создания, которые даже не в состоянии выпрямить как следует спину и поднять кверху свои отвратительные лица, напоминающие морды диких кабанов? Нельзя же в самом деле считать людьми этих отвратительных дикарей, убивающих своих стариков, когда ими овладевает страх перед голодом. Все эти ужасы уже не трогают тебя. Что ж! Груандисы могут гордиться делом своих рук. «Богочеловек» опустился до их уровня.
Дарасева был слегка смущен, но с снисходительной улыбкой, не покидавшей его губ, выслушал до конца негодующие речи карлика.
— Я избрал свой путь, — ответил он, пожав плечами.
— Но ты будешь на нем одинок, — продолжал Куа. Его гнев утих и сменился печалью. — Я отказываюсь вернуть тебя на путь истины. Я пойду к моим братьям и передам им, что им нечего больше рассчитывать на тебя.
Было решено, что Куа скоро отправится в обратный путь. Несколько дикарей, под предводительством Ана, должны были сопровождать его до опушки большого леса, находившегося на расстоянии двухдневного пути от страны ява-нов. Дарасева приказал, тайком от карлика, приготовить носилки с теплыми мехами и запасом пищи.