Сыщица начала века
Шрифт:
– Погоди, – просит Георгий. – Давай все по порядку. Тут надо начинать издалека, иначе ты ничего не поймешь. Обещай слушать, не перебивая, хорошо? И прости меня, ладно? Я не могу тебе рассказывать, когда ты смотришь так сурово!
Сурово?!..
Когда смотрю на него, я чувствую, что холодное, одинокое сердце мое тает и течет, словно расплавленный слиток. Жар его прожигает мне грудь. Я люблю этого человека так, что губы сохнут от желания его поцеловать. Почему он не начал с того, на чем мы остановились вчера? Неужели он и впрямь думает, что расследование какого-то убийства значит для меня больше, чем он, его любовь, его поцелуи?
Я хочу сказать ему об этом, но не успеваю: он начинает говорить. И ведь он просил не перебивать. Поэтому я молчу и слушаю.
–
«Воля ваша, батюшка, – покорно ответил сын. – Только со Стефкой я не расстанусь. А если вам угодно век доживать в одиночестве, с деньгами нянчиться, а не с внуками, любви от золота ждать, а не от родного сына, – если так, значит, делайте то, к чему душа лежит! А я дом покину по первому вашему слову».
Отец после такой отповеди притих. Тут как раз умерла его жена, в последние минуты заклиная Николая не противиться отцовой воле, беречь отца, любить и ни в чем ему не перечить. Скрепя сердце Николай дал клятву, однако, к его изумлению, отец не выгнал после смерти жены Стефанию из дому. Перестал ее бранить, смягчился к ней, чаще начал привлекать сына к своим торговым делам и как-то раз отправил его в Берлин в деловую поездку. Вернувшись, Николай первым делом ринулся в комнату возлюбленной – и увидел ее в объятиях своего отца. Оба были пьяны. Впечатлительный, влюбленный юноша бросился на отца с кулаками, проклиная его, а потом в ужасе ринулся вон из комнаты – и упал без памяти на пороге. А когда очнулся, обнаружил, что лежит голый в постели Стефании, а ее тело покачивается над ним. Стефания удавилась на потолочной балке.
Доселе я слушала молча, но тут не смогла сдержать потрясенного восклицания. Георгий покачал головой: ты, мол, обещала не перебивать! – и продолжал:
– В комнату заглядывали слуги. Кто-то вызвал полицию. Появился и отец Николая. И начал обвинять сына в том, что тот погубил девушку! По его рассказу вышло, что он, привлеченный шумом, пришел в комнату горничной и застал там сущую оргию. Его сын, только что вернувшийся из деловой поездки, насиловал Стефанию, а когда отец попытался ему помешать, кинулся на него с кулаками. В доказательство старший Самойлов показывал изрядные синяки. Когда осмотрели тело самоубийцы, выяснилось, что она точно была изнасилована.
Эта история могла бы наделать много шуму, когда бы кто-нибудь озаботился судьбой несчастной горничной. Отец Николая внезапно взял назад все свои обвинения и принялся уверять, что никакой оргии не было, он ничего не знает, а почему девушка покончила с собой и кто ее обесчестил, неведомо. Николай не находил в себе сил обвинить отца: помнил клятву, данную умирающей матери. Однако знал, что сам-то он невиновен в смерти Стефании. Он только и мог, что покинуть родительский дом.
Спустя несколько дней случилось еще одно страшное событие. В дом Самойловых ночью забрался неизвестный злоумышленник и убил хозяина. Хотел, видать, открыть сейф в кабинете, да был застигнут Самойловым на месте преступления. Размозжил ему голову – и бежал. Николая вызывали в полицию, однако у него
Его даже пытались привлечь к суду, но умелые адвокаты помогли выкрутиться, тем паче что прямых доказательств его вины не было никаких. Николая освободили, в положенное время он вступил в права наследства. Хотя состояние отца и оказалось обременено долгами другу-банкиру, все же оно оставалось значительным. Николай Самойлов стал богатым человеком. Спустя еще несколько лет эта история вовсе забылась, он познакомился с Натальей Лешковской и влюбился в нее. Она была сестрой его приятеля, школьного учителя, недавно приехавшего из провинции, девицей умной, начитанной, совершенно непохожей на тех барышень, которых встречал Самойлов в своем кругу, поэтому он увлекся не на шутку и вскоре сделал предложение. Наталья сначала встретила предложение в штыки, потом согласилась. Сыграли свадьбу, и постепенно она влюбилась в человека, за которого вышла замуж. Да вот беда: спустя год после свадьбы Николай Самойлов погиб. Он попал под поезд. Никого это особенно не удивило: несчастный оказался пьян. Его похоронили, молодая вдова очень тосковала по мужу. Не скоро заставила она себя убрать вещи Николая с глаз подальше, в сундуки, и вот в одном из пиджаков она обнаружила письмо.
Я невольно вздрагиваю при слове «письмо», Георгий замечает это и кивает:
– Ты верно угадала. Это было именно то письмо, которое ты нашла в одежде Самойловой…
– Откуда ты знаешь, где я его нашла?! – изумленно восклицаю я. – Я отдала тебе его, но ничего не успела сказать.
Я чувствую, как щеки мои загораются при воспоминании о том, что именно мне помешало. Георгий слабо улыбается:
– Да, сказать ты не успела. Но очень многое мы узнали от Дарьюшки и Луизы Вильбушевич…
– Иисусе! – Я невольно поминаю всуе имя господа. – А она тут при чем?!
– Луиза была любовницей Евгения Лешковского.
Я тупо моргаю. Но при этом у меня такое ощущение, что изумлена я вовсе не тем, что Луиза Вильбушевич тоже, как и Дарьюшка, оказалась любовницей Лешковского. Хотя это удивительно, да, конечно! Но что же, что еще кажется мне поразительным и досадным?
Да, поняла.
– Вы что, и Луизу среди ночи успели допросить?
Взгляд Георгия на миг ускользает от моего, но тут же его глаза вновь приникают к моим с прямодушным, бесхитростным выражением:
– Видишь ли, когда Вильбушевич и Дарьюшка начали давать показания, Птицын велел привезти и Луизу. Он счел, что всех участников этого дела следует допрашивать сразу, по горячим следам, ошеломляя их внезапностью вопросов, очных ставок, подавляя их способность к сопротивлению. Но ты хочешь узнать, что было дальше, или нет?
– Да, конечно, – вяло отвечаю я.
– Лиза, ты что? – чуть нахмурясь, спрашивает он. – Ты все обижаешься, что я отправил тебя домой? Но я не знал, что допрос начнется сразу, ночью! Не мог же я просить прокурора и всех прочих подождать, пока тебя снова привезут!
– Не мог, – киваю я. – Это было бы смешно, верно? А за Хоботовым все-таки съездили? За Петровским?
Георгий пожимает плечами:
– Они были в прокуратуре, когда я привез туда арестованных. И потом, не равняй начальника сыскной полиции и старшего следователя – и себя. Так ты будешь меня слушать или нет?
– Да я и слушаю.
– Итак, Наталья прочла это письмо и сразу поняла, что не все так просто со смертью ее мужа. Она заподозрила, что Николай стал жертвой шантажа и покончил с собой, испугавшись угроз. Наверное, у шантажиста и в самом деле были какие-то веские доказательства того, что именно Николай расквитался со своим отцом за смерть Стефании, послал к нему наемного убийцу… Конечно, это письмо было не первым. Вымогатель наверняка уже брал с Самойлова деньги раньше, и в конце концов тот понял, что это будет длиться бесконечно. Да и сумма была запрошена непомерная… И Самойлов предпочел разом все оборвать. Наталья, конечно, не знала, кто этот человек. Эта мысль, что она не может отомстить за смерть мужа, стала ее навязчивой идеей. В конце концов Лешковский, который испугался за ее душевное здоровье, решил увезти сестру из Минска. И увез – в Нижний Новгород.