Сыщик-убийца
Шрифт:
— Нет, это очень даже легко и возможно… Вы сейчас увидите. В час ночи актеры должны играть водевиль на маленькой сцене, устроенной в большой зале, для которой будуар будет служить кулисами. За водевилем последуют живые картины. Артисты набраны мной, их никто не увидит до выхода на сцену.
— Я начинаю понимать и нахожу, что это очень хорошо придумано. Если мистрисс невиновна, она ничего не поймет. Если же я не ошибся, она испугается, и ее искаженное лицо скажет нам то, что мы хотели знать.
— Так вы находите эту мысль хорошей?
— Превосходной, старина! Восхитительной! Теперь надо только позаботиться о подробностях.
— Этим-то мы и займемся.
— Кто актеры?
— Я — убийца нанимающий, вы — убийца нанятый.
Жан Жеди вздрогнул, но промолчал.
— Берта Монетье будет играть роль женщины, переодетой мужчиной.
— А доктор? — спросил Жан Жеди.
— Один из лакеев, который был фигурантом в театре Амбигю. Он добросовестно сыграет свою роль, ничего не подозревая.
— После спектакля надо приготовить путь к отступлению.
— Об этом не беспокойтесь… Выход через будуар будет свободен. Да и всего вернее ничего особенного не произойдет… Мистрисс Дик-Торн упадет, может быть, в обморок, вот и все, и никто, кроме нас, не будет знать, почему.
— Это верно… Теперь другое: надо достать костюмы, парики, бороды…
— Этим займетесь вы, так как вы один знаете, как все должно выглядеть.
— Хорошо… Я пойду к Вабену и отыщу какого-нибудь театрального парикмахера.
— Вы уложите все в ящик и пришлете сюда с комиссионером на имя господина Лорана.
— Ладно, но все стоит денег… и больших денег…
— Вот вам. — И Рене подал Жану пятьсот франков.
Разговор продолжался еще несколько минут, так как собеседникам надо было условиться еще о многом, потом Рене вернулся в дом в восторге от сговорчивости Жана Жеди. Эта первая удача казалась ему счастливым предзнаменованием.
В тот же день он отправился к Берте, чтобы сообщить о происшедшем и о том, чего он от нее ожидает.
Девушка почти никуда не выходила, и Рене застал ее дома. Она сидела за работой, печально думая о будущем. Ее мысли разделились между любовью к Этьену Лорио и страстным желанием восстановить доброе имя отца.
Будущее казалось ей более мрачным, чем когда-либо.
Дни шли за днями, не принося ни малейшего луча надежды. Она обвиняла Рене в медлительности и по временам упрекала себя за то, что поверила его обещаниям.
Рене с первого взгляда заметил на ее лице следы утомления и страдания и что глаза ее красны от слез.
Он прямо сказал ей об этом. Она пыталась отрицать, но скоро увидела, что ей не удастся убедить его.
— Ну да, это правда, я страдаю… — прошептала она, — отчаяние овладевает мною.
— Но к чему же отчаиваться? — спросил Рене.
— Вы меня убедили, что мы скоро найдем ускользнувшую от нас путеводную нить, а теперь я вижу, что это — иллюзия, потому что, несмотря на все ваши усилия, время уходит в бесплодных поисках.
— Поиски были необходимы…
— Без сомнения, но, видя их безуспешность, я впадаю в отчаяние.
— Вы отчаиваетесь слишком скоро… Может быть, мы уже близки к цели.
Берта вздрогнула.
— Как? — спросила она. — Каким путем вы думаете достичь цели, которая убегает от нас?
— Мы сделаем решительную попытку заставить мистрисс Дик-Торн снять с себя маску и выдать свою тайну.
— Что же вы решили? Что вы хотите сделать?
— Сейчас расскажу…
И Рене в кратких словах поведал свой план.
— Да, вы правы, — сказала Берта, когда он закончил, — это верное средство… Если руки этой женщины запятнаны кровью, она не может остаться спокойной, как бы хорошо ни владела собой. Но кто актеры мрачной комедии или, скорее, страшной драмы?
— Те люди, которым нужно, чтобы мистрисс Дик-Торн выдала себя, — я, Жан Жеди и вы, мадемуазель.
— Я! — воскликнула Берта, бледнея. — Я!… Вы этого хотите?
— Конечно, хочу, и докажу вам, что без вас ничто невозможно… Я предназначил вам роль сообщницы убийц.
— О! Никогда! Никогда! У меня не хватит мужества играть подобную роль, представить такое чудовище… Нет, не требуйте этого!
Рене взял руки Берты — они были холодны, как лед.
Чувство глубокой жалости овладело его душой, но надо было идти вперед во что бы то ни стало, ловить случай, который мог больше уже не представиться.
— Берта, дитя мое, сестра моя, — сказал Рене взволнованным голосом, — вы говорили мне однажды: «Я поклялась умирающей матери пожертвовать жизнью для восстановления чести моего отца. Я поклялась не отступить ни перед какими опасностями, ни перед какими жертвами…» Правда?
— Правда…
— Вы говорили мне, что для достижения желанной цели вы не остановитесь ни перед чем, пойдете по грязи на поиски истины… Правда?
— Да, правда.
— Вот теперь наступило время вспомнить об этих обещаниях… Победите страх! Подумайте о мученике, кровь которого была пролита на эшафоте, и отвечайте мне: «Я готова!…»
Берта подняла голову, отерла глаза, наполненные слезами, и ответила чуть слышным голосом:
— Я готова!…
Рене снова пожал ей руки.
— Благодарю вас, дитя мое! Теперь я уверен: вы чувствуете себя бодрой.
Она покачала головой:
— Я готова на все, друг мой. Я исполню свой долг до конца, но не требуйте от меня бодрости… Чего вы хотите? Моя душа разбита, по временам мною овладевает безграничное отчаяние… У меня нет ни воли, ни энергии, и я молю Бога послать мне смерть.