Сыщик-убийца
Шрифт:
«Я отсрочил роковую минуту, — думал он. — Я подлил несколько капель масла в потухающую лампу, но — увы! — это только отсрочка… отсрочка непродолжительная!»
Тем не менее он прописал еще более сильное средство.
День прошел спокойно, но вечером положение ухудшилось, и Абель чувствовал, что жизнь готова оставить его. Но он боялся и огорчался не за себя, а за мать и сестру.
Утром в понедельник Абель сделал знак мадам Леруа наклониться и сказал ей на ухо:
— Послушай, мама, я от этого не умру, а все-таки
Анжела молча наклонила голову в знак согласия.
Священник был позван и, поговорив полчаса с умирающим, удалился, сказав:
— Это ангельская душа, которая скоро поднимется на небо.
Около полудня явился Этьен Лорио и с первого взгляда понял, что уже ничто не в состоянии продлить жизнь Абеля. Тем не менее он прописал новый рецепт, чтобы обмануть мать, но отвел Берту в сторону.
— Если вам понадобится присутствие друга, то дайте мне знать сейчас же — умоляю вас!
Девушка поняла и ответила только молчаливым пожатием.
Вид слез дорогой ему девушки и собственное бессилие приводили Этьена в отчаяние. Он отдал бы полжизни, чтобы спасти Абеля и вызвать улыбку на бледных губах Берты.
Мадам Леруа, как могла, скрывала свое горе, так как она поклялась Абелю беречь силы, чтобы скрыть от Берты ужасную тайну.
К вечеру, по мере того как сгущалась темнота, последние силы умирающего иссякли; он уже видел мать и сестру точно сквозь какой-то туман, который все усиливался. Холодный пот покрывал его тело, он чувствовал, что умирает.
Мать и сестра молча присутствовали при этой агонии, стараясь сдерживать рыдания.
Абель сделал последнее усилие, протянул худые руки к тем, которых так любил и еще слышал, но уже не видел.
— До свидания, дорогая матушка, — прошептал он едва слышно. — До свидания, сестра…
Голова его опустилась на подушки — он был мертв.
С отчаянным криком бросилась госпожа Леруа к сыну, покрывала поцелуями, как бы желая оживить, шепча бессвязные слова.
Берта упала на колени, плакала и молилась.
В течение часа обе женщины были как сумасшедшие, но, когда слезы истощились, в комнате наступило мрачное молчание.
Вдруг мадам Леруа, энергично подавив печаль, вытерла глаза.
— Дорогая Берта, — сказала она,— мы одни на земле. Мы должны быть мужественны. Поцелуй меня…
Мать и дочь упали в объятия друг друга и пробыли так несколько минут.
Мадам Леруа первая освободилась из объятий дочери.
— Дитя мое, — продолжала она почти твердым голосом, — доктор Этьен — наш истинный друг. Последнее время он казался мне братом Абеля. Надо дать ему знать, что все кончено.
— Оставить вас здесь одну!… — с испугом прошептала Берта.
— Почему же нет? Я не одна! Не бойся, возьми фиакр и возвращайся скорее.
Берта, плача и почти потеряв голову, быстро собралась и вышла, едва держась на ногах.
Как только
— Надо воспользоваться отсутствием Берты, — прошептала она, — и взять нужные бумаги, чтобы заявить в мэрии о смерти.
Она вынула из комода запертую шкатулку, открыла ее ключом, висевшим у нее на шее, вынула оттуда семейные бумаги и, снова заперев шкатулку, поставила ее на прежнее место.
Между тем Берта вышла на улицу как безумная. Не отвечая на вопросы соседей, попадавшихся ей, и даже не слыша этих вопросов, она бросилась в первый проезжавший мимо фиакр и закричала кучеру:
— Улица Кювье, 16!
Это был адрес доктора Этьена Лорио.
Когда экипаж остановился, было уже более девяти часов вечера.
Девушка вышла, приказав кучеру ждать. Поспешно поднялась по лестнице на второй этаж и позвонила.
Дверь сейчас же отворила служанка и уже хотела сказать, что таким образом не звонят в порядочные дома, но девушка не дала ей времени выговорить ни слова.
— Дома ли доктор Лорио? — спросила она дрожащим голосом. — Я хочу его видеть.
Этьен вышел вслед за служанкой и, увидев Берту, бросился к ней.
— Ах! Доктор, доктор! — прошептала она. — Абель…
Больше Берта не могла говорить, так как рыдания душили ее.
Этьен поспешно провел ее к себе в кабинет и заставил сесть. Он понимал, что давно предвиденное несчастье свершилось, и поэтому, стараясь подавить собственное волнение, сказал:
— Я, как мог, готовил вас к этой развязке. Я знаю, как глубоки ваши страдания, и понимаю, как велико горе, — но умоляю вас быть сильной…
— Разве это возможно? — прошептала Берта.
— Должно быть, возможно, подумайте о вашей матери: ее горе так же велико, как и ваше; но, кроме того, оно должно сильнее подействовать на нее. Она и без того слаба здоровьем, надо прежде всего подумать о ней. Вам надо казаться спокойной, чтобы поддержать бедную женщину. Вы понимаете это, не так ли?
— Да, я понимаю и сделаю все, чтобы исполнить ваше желание, но моя мать так сильно поражена, что я боюсь за ее жизнь…
— О! — поспешно возразил доктор. — Я буду заботиться о ней с сыновней нежностью. Я призову на помощь все средства науки и посоветуюсь со знаменитейшими из моих собратьев… Надеюсь сохранить ее вам.
— Дай Бог, доктор!
— Может быть, вам не следовало бы расставаться с мадам Монетье?
— Вы сами сказали, чтобы я предупредила вас… Кроме того, мать сама послала меня к вам.
— Хорошо, мы вместе отправимся к ней. Но прежде позвольте мне задать вам несколько вопросов…
— Относительно моего бедного брата?
— Нет, относительно будущего.
Берта вздрогнула, потому что будущее казалось ей очень печальным. Горе на минуту заставило ее забыть о том беспокойстве, которое внушало ей это будущее, угрожавшее быть таким трудным для нее и для матери.