Сыщик-убийца
Шрифт:
— Выслушайте меня, — продолжал доктор, — отвечайте откровенно, как истинному и преданному другу. Вы знаете, что я ваш друг?
— Да, доктор, я не сомневаюсь! — с увлечением вскричала Берта. — Я вам верю.
Эти слова заставили сильно забиться сердце Этьена. Он взял руку Берты и нежно пожал.
— Занятия вашего брата составляли — не правда ли? — большую часть ваших средств к жизни?
Берта покраснела, но ответила не колеблясь:
— Да, доктор, мой брат ничего не оставлял себе. Он каждую неделю отдавал весь свой заработок матери, и это вместе с тем, что я зарабатывала иголкой, давало нам средства жить просто, но не подвергаться лишениям.
— Когда он захворал, были у вас какие-нибудь сбережения?
— Да, небольшие.
— Но его болезнь продолжалась долго, ваши средства, вероятно, уже иссякли, не правда ли?
Берта снова покраснела, на лице ее выразилось смущение, хотя она знала, что вопросы вызваны симпатией к ним.
— Простите, что я спрашиваю вас, и, главное, не удивляйтесь… Если бы вы знали, какое участие я питаю к вам и к вашей матери… Если бы знали наконец как я вас люблю обеих… то вы поняли бы, что эта любовь дает мне право интересоваться всем, что касается вас. Я не могу найти выражения для моих чувств, но, Берта, подумайте, что лишения убьют вашу мать. Если вы так недоверчивы, то во имя вашей любви к матери заклинаю вас не скрывать от меня ничего… Болезнь Абеля должна была истощить все ваши средства, не правда ли?
— Да, доктор, правда, мы очень бедны, и я даже не знаю, на что похороним брата.
Берта заплакала, закрыв лицо руками.
— Дорогая Берта, — сказал доктор дрожащим от волнения голосом, — не плачьте. Я спрашивал только для того, чтобы убедиться… Я не ошибся, я угадал ваши затруднения и думаю о том, чтобы устранить их. Глядите на меня, как на друга… С этого дня я хочу быть для вас братом… сыном для вашей матери… О! Если бы я смел!…
Этьен снова остановился; он чувствовал, что его тайна готова сорваться с уст, и замолчал, так как было не время говорить о любви. К тому же Берта и без слов поняла его и была ему благодарна за молчание.
— Вы принимаете, не правда ли? — продолжал он.
— Да, — тихо ответила Берта.
— А теперь не будем терять ни минуты, едем к вашей матери и постараемся избавить ее от всевозможных беспокойств, которые истощили бы ее энергию и физические силы. Я должен сказать вам откровенно, что всякое волнение сокращает ее жизнь, а то волнение, которое она теперь испытывает, внушает мне глубокий ужас: оно может убить ее.
Берта побледнела.
— Это невозможно! Вы ее спасете!…
— Я сделаю все, что возможно, но мне нужна ваша помощь. Без вас я не могу сделать ничего.
— Что же я могу? — спросила она с удивлением.
— Вы должны помочь мне избавить вашу мать не от горя, — так как стараться это сделать было бы безумием, — но от различных мелких неприятностей. Например: я хотел бы скрыть от нее, что в настоящее время вы близки к нищете. Без вас мне это не удастся. Как это сделать?…
— Это нетрудно. Вот уже два года, как я веду хозяйство, и, Богу известно, это нетрудно. Я записываю все расходы…
— И ваша мать никогда не проверяет счета?
— Никогда.
— В таком случае, обмануть ее очень легко… — начал доктор.
— Обмануть ее?… — перебила Берта. — О! Доктор!…
— Не ошибайтесь относительно смысла моих слов. Обман, о котором я говорю, будет самый невинный: надо заставить вашу мать думать, что у вас есть еще немного денег. Я вам дам сначала тысячу франков, вы употребите их на самые необходимые расходы…
— Тысячу франков!… — повторила Берта, которой эта цифра казалась громадной: у нее никогда не бывало на руках даже и четверти подобной суммы. — Это слишком много. Я не могу взять… Я, слава Богу, не ленива… Я снова будут работать и буду в состоянии содержать мать…
— Как! — воскликнул Этьен. — Вы отказываетесь?! Что я сделал, чтобы заслужить отказ?…
— Вы очень добры, доктор. Я знаю, вы любите нас, и я не думала огорчить вас, отказываясь от великодушного предложения. Я приму от вас ту сумму, которая понадобится на похороны брата, но не больше. Оставьте мне радость одной заботиться о матери и содержать ее моими трудами.
— Ваш труд, дорогая Берта!… — перебил доктор. — Я слишком хорошо знаю, во что ценится женский труд! Во имя вашей матери, прошу взять деньги. Если вам не хочется обманывать ее, даю слово, что через несколько дней я пойду к ней сам и скажу, что заставил вас принять эти деньги.
Страстный тон молодого человека нашел дорогу прямо к сердцу Берты; слушая его, она не способна была сопротивляться. К тому же она слишком хорошо понимала, что нищета убьет мать, а при одной мысли об этом она чувствовала дрожь.
— Хорошо, я согласна. И пусть сам Бог воздаст вам за то, что вы делаете для нас.
Этьен открыл письменный стол и, вынув сверток, передал его Берте.
— Благодарю, — просто сказала она. — А теперь едем!
Четверть часа спустя молодые люди были уже у изголовья покойного. Мадам Леруа молилась, стоя на коленях.
Бедная женщина была спокойна, но бледна, как полотно. Она встала и, нетвердыми шагами подойдя к доктору, протянула ему руку.
— Все кончено, — прошептала она едва слышно.
Этьен вздрогнул; он был испуган переменой, произошедшей в ней за несколько часов.
Он понял, что, говоря Берте о беспокойстве, которое внушало ему состояние ее матери, он не преувеличивал, а, напротив, сильно преуменьшал.
— Я приехал облегчить ваши труды, — сказал он. — Вы сильно устали, и вам необходимо отдохнуть несколько часов. Идите, идите, мадемуазель Берта и я проведем ночь у изголовья нашего дорогого Абеля.
— Доктор, — ответила мадам Леруа с удивительным спокойствием, — я вам очень благодарна, но поверьте, я гораздо сильнее, чем вы думаете. Мое место у постели сына, и я не хочу отдыхать, пока он не оставит навсегда это жилище.
— Как вам угодно. Но, надеюсь, вы позволите мне взять на себя все необходимые хлопоты?
— Какие хлопоты?
— Но надо заявить в мэрию… Заказать обедню в церкви… Наконец, позаботиться о похоронах.
— Я беру все эти труды на себя и сделаю все одна.