Сжигая запреты
Шрифт:
Внутри меня образуется пустота. Огромная зияющая дыра, сквозь которую потоками гуляет ветер. То холодно, то жарко – лишь из-за этого дрожь по коже летает.
Воспользовавшись замешательством Дани, отталкиваюсь, наконец, от его напряженного тела и сразу же устремляюсь на берег.
Некоторое время я слышу только себя. Кажется, что природа замирает, будто остановилась Земля. Даже океан затихает. Только мои гребки создают шум.
Но на мелководье, когда я уже собираюсь встать на ноги, сзади налетает Шатохин.
Падаем. И все мое безразличие разом выносит. После пустоты душа оживает
Ночь, давление чужого тела, сама по себе эта позиция – хором зовут спящее внутри меня чудовище. Оно выползает. Скачет оголтело. Заставляет меня цепенеть от страха. А потом… Слышу голос Шатохина, и монстра будто фурой сносит. С визгом, свистом и грохотом его размазывает.
Даня еще что-то говорит, разворачивает меня и продвигает ближе к берегу. Я и сама, едва успеваю опомниться, ползу, словно краб. То вперед, то вбок – лишь бы двигаться. Пока Шатохин не наваливается всем весом.
– Марина… – пытается целовать.
Верчу головой. Сопротивляюсь.
– Пусти… Пусти, сказала… – царапаю ему лицо, шею, плечи… Луплю кулаками без разбора. Но никакого впечатляющего эффекта это не производит. – Пусти… Пусти меня! Пусти!
– Марина… Марина, пожалуйста… Маринка…
Океан отмирает. Накатывает на нас соленой теплой пеной.
Даня выкручивает мне руки, усиливает давление и буквально набрасывается, растирая поцелуем мне губы. Новая ядерная волна в моей груди – гнев, боль, отторжение. Но отпихнуть его нет возможности. Все мои движения имеют минимальную амплитуду, а значит, не могут и необходимой силы набрать.
Целует… Целует… Целует…
Мое сердце колотится, как загнанная животинка. Так сильно оно сжимается, что иначе не назовешь. В какой-то момент болью сражает. Пока не раздувается, распирая грудь противоположными ощущениями.
Я не знаю, что делаю… Не знаю… Но продолжая толкаться руками и ногами, я вдруг отвечаю на поцелуй. И так горячо мне от Даниного языка становится, так мокро, так жестко и так, черт возьми, одуряюще вкусно.
Он стонет мне в рот. Урчит довольно и крайне голодно.
Я пытаюсь сопротивляться своим ощущениям. Только вот той вероломной шлюхе, которая вселяется в меня, едва Шатохин осмеливается ко мне прикасаться, насрать на проблемы и их последствия. Я чувствую безумную сексуальную жажду Дани, и меня вдруг накрывает такое мощное возбуждение, которое еще ни разу в жизни не испытывала. Суть в том, что оно не просто плотское. Это эмоциональное торнадо. И против него у меня нет шансов.
Даня оставляет мои истерзанные губы, быстро спускается по шее колючими, как сотни горячих иголок, поцелуями вниз и, оттягивая шторку лифчика, захватывает ртом сосок.
Я взвизгиваю. Выгибаю спину. Инстинктивно толкаюсь.
Но, черт возьми, удовольствие такое пронизывающее, плавящее и растворяющее. Дыхание на хрип переходит, но ни одного слова протеста с губ не срывается.
Звезды… Звезды… Звезды… Так много их. Горят. И мы горим.
Данин рот жестко всасывает то один сосок, то второй. Руки жгут тело и, добираясь до бедер, распускают веревки на трусиках.
Волна… Волна… Волна… Одежду прибивает к берегу.
Кожа к коже.
В лунном свете смутно вижу Данино лицо. Его дикие глаза. Ищут меня. Взывают.
Фокус… Фокус… Фокус… Сумасшедший контакт.
– Я тебя люблю…
Моргаю… Моргаю… Моргаю… Существую в каком-то паранормальном режиме.
Губы вновь в страстный плен попадают. В этот раз ненадолго. Мгновение, и отрываемся, будто разрядом тока с треском отталкиваемся. Лаская пальцами, Даня целует плечи.
Удовольствие в неосознанной для меня плоскости растет, растет, растет… Бог Похоти. Дьявол. Мой. И я словно пьяная. Ничего не соображаю. Чувствую слишком много, но ощущения свои полноценно не осознаю. Просто мне кайфово. И вдруг, стремительно рухнув, наслаждение резко смазывается. Усиливается давление. Со всех сторон. Незримой силой меня стискивает.
Дискомфорт. Страх. Паника.
А потом… Мое тело разрывает адской волной боли.
Резко глохну. Собственный вопль будто сквозь эфирные пары долетает.
Эхо… Эхо… Эхо… Несется мой крик.
И вновь эта запрещенка, как самый мощный и опасный наркотик, прорывая выставленные блокады, кружит голову:
– Я тебя люблю…
21
Быть внутри нее и узником, и палачом, и вседержителем.
– Знаешь что?! – со свистом рассекает пространство Чарушина. Я инстинктивно напрягаюсь. До того, как она начинает сгоряча рубить словами, по ее раненому взгляду, какой-то неестественной физической скованности и выданной в одно мгновение дрожи догадываюсь, что атака будет финальной и беспощадной. – Это край. Секса не будет. Никогда. Вызывай яхту, катер, долбаный вертолет… Что угодно, Дань! Потому что я здесь больше оставаться не намерена. Бессмысленно. Хватит! Это точка, Дань! Не быть нам вместе! Никогда!!!
Ужас, словно самая настоящая стихия, несется по моему телу снизу вверх выжигающими нервы импульсами. Маринка отворачивается и устремляется к берегу. Я оторопело сохраняю неподвижность, пока эта гребаная нарастающая энергия не заполняет весь объем моего организма, чтобы в один миг сотрясти его безумным разрядом тока.
«Не быть нам вместе… Никогда…»
Разрывающееся от натуги сердце неистово молотит окаменевшую и вместе с тем ставшую вдруг чрезвычайно чувствительной плоть. Это заставляет меня задыхаться. Машинально выдергиваю пуговицы из петель. Глотая глухими и замедленными рывками кислород, избавляюсь от мокрой рубашки.
«Не быть нам вместе… Никогда…»
Заторможенная мозговая активность дробится оголтелым пульсом. Каждая мало-мальски ясная мысль будто автоматной очередью им разбивается.
«Не быть нам вместе… Никогда…»
Момент полного осознания сказанного критически затягивается. Но, каким бы дебилом я периодически ни был, полным имбецилом обратиться все же не удается. В то самое мгновение прозрение наступает. И все выданное Чарушиной обрушивается на меня, будто сошедшая с горных склонов смертоносная снежная лавина.