Сжигая запреты
Шрифт:
– Это не то, что ты думаешь, Дань!
– Ребенок…
– С ним все в порядке!
– Как ты можешь быть в этом уверена?
Не повышаем голосов, но, блядь, даже приглушенным шепотом интонациями без меры все свои эмоции выдаем.
– Наверное, потому что у меня ничего не болит! Ты не слышишь меня! Сколько раз еще повторить? У меня ничего не болит, Дань! Ничего!
– Это, должно быть, внутренний разрыв, – долблю в новом мощнейшем приливе страха. – Ты не чувствуешь, потому что очумела от счастья! У тебя эйфория!
– Да, блин… – сокрушается Маринка,
– Марина… – рычу, не потому что злюсь. Хотя, конечно, злюсь. На ее безрассудство. – Береги силы, Марин.
– Это разрыв, да! Моей девственной плевы, Дань!
– Чего, бля?
Всерьез этот выверт, конечно же, не воспринимаю. Но сердце, дрогнув, отчего-то адски сжимается и совсем уж безумно ускоряется.
– Всю боль, что могла быть, я уже пережила!
– Девственность, значит? – уточняю вразрез ей чрезвычайно спокойно. То, что разливается внутри, стоит лишь допустить в мысли этот нереальный бред, мне категорически не нравится – оголтелая радость, отрезвляющая тоска, звериная ревность. Давлюсь всем спектром. Это ведь невозможно! – Девственность… – сам себе поддаю еще куда более убито. Чтобы, наконец, одичало заорать: – Что ты тащишь, Марин?! Вконец крышей поехала?!
Не пережить мне, если она не заткнется. А она, естественно, не затыкается. Когда сжимаю, не сдерживая сил, в ответку агрессивно толкается. Лбы мы с ней сегодня точно сотрем. Но, мать вашу, это не то, о чем ревет моя душа.
– Это я-то?! Я поехала крышей, Дань?! Ты самая тупая ебливая сволочь, которую этот мир производил!
– А ты, блядь, самая лживая!
– Ну и пошел ты! Пошел ты… Ты… Я вообще тебя ненавижу! Так ненавижу, сил нет терпеть!
Потрясение стопорит все системы жизнедеятельности в моем организме, когда я понимаю, что Маринка захлебывается рыданиями.
– Почему ты плачешь? – выдыхаю, ощущая, как грудь вспарывают жгучие молнии боли.
– Потому что ты дурак! – горланит, не меняя интонаций. Но сразу же за этим разражается серией хриплых всхлипываний, рыков и икоты. А мгновение спустя значительно тише признает: – Потому что мне обидно.
Я искренне стараюсь, но сложить уравнение и вычленить истину не удается.
До тех самых пор, пока Чарушина не взрывается.
– А знаешь, мне плевать! Можешь не верить, но сегодня мы закрыли последние два пункта моего списка. Шесть: Признание в любви от Дани Шатохина! И да, ты проиграл спор насчет того, что до первого сентября сам в этом признаешься. Семь: Лишиться с Даней Шатохиным девственности! Ты единственный мудак, с которым у меня когда-либо был секс. Все!
То ли Маринка все это слишком быстро орет, то ли у меня закорачивает мозг, но я никак не могу объять всю информацию.
– Единственный? – хватаясь за последнее заявление, в который раз инстинктивно соскальзываю ладонью ей на живот.
Именно с этим заявлением никак не бьется факт ее беременности.
ТОЛЬКО ЕСЛИ ЭТОТ РЕБЕНОК НЕ…
«Мне сорвало чердак, прости… Выпей
Жар – огненной волной по телу. Дыхание – резким толчком на вынос.
«У тебя разве сейчас не должен быть менстряк? После таблеток, Марин…», – идет в атаку моя внутренняя тень.
Вдох-выдох. Яростный выплеск адреналина в кровь.
Гнев. Страх. Жажда расправы.
«Да… Да… Все было. На следующий день! А уже закончилось… Уже закончилось, Дань…»
Жар. Натяжение. Хлопок. Бешеный выброс тестостерона.
Запредельное ощущение силы. Неконтролируемое чувство победы.
«24 июня… С таблетками, конечно, трешак ушел за пределы допустимого. Но, ладно, я и с этим справилась», – строчки из Маринкиного дневника так четко перед глазами встают, будто реально снова их вижу.
Справилась? Справилась?! Как именно?
Тягучий водоворот внизу живота. Прорыв. Стремительное затопление всего организма. И я – камнем на самое дно.
«Первый день последней менструации? Продолжительность цикла?», – присоединяется к нашему безумному междусобойчику звездный женский врач.
Стоп. Пытаюсь тормознуть сознание. Но мой локальный диск сегодня отличительно жесткий. Продолжает вертеться и считывать убивающую меня информацию.
«Пятнадцатое июня… Двадцать три дня…», – точит Маринкиным колдовским голоском.
Остановка сердца, а за ним и полный ступор мозговой активности. Секунда, две, три… И мои мозги наматывает на рубящие лопасти этого проклятого мира.
«Сейчас у вас десять недель…», – и снова подачу принимает самый пиздатый доктор.
Эндорфины – фейерверками вверх. Сердце – вдребезги и каждой долбаной частицей на взлет.
«Я тебе первому сказала… Дань… Я тебе первому сказала! Понимаешь?!»
И после этого адский гниющий узел, с которым я так долго существовал, наконец-то разваливается. Все, что я чувствовал от момента, когда только начал выполнять Маринкин список желаний, и по сегодняшний день, одним мощным потоком затапливает и взрывает все мои реакторы, провоцируя пожарище, способное уничтожить весь этот ебаный мир.
…МОЙ.
– Марина…
– Да, Дань… В марте у нас родится ребенок.
Ни одно заумное учение, ни одна психологическая терка, ни одна чертова книжка не опишет, как сильно я ее люблю.
Но это…
– Я тебя убью.
23
Я единственный.
– Я тебя убью, – обрушиваю, как приговор.
И мир вместе с этими словами гаснет. Затягивая пространство беспроглядной темнотой, напоминает, что останется в нем без Маринки Чарушиной.