Сжигая запреты

Тодорова Елена

Она, естественно, испуганно дергается назад. Оттолкнуть меня ей это не помогает. Зато слетают солнцезащитные очки.

И меня конкретно так присаживает, когда я вижу ее красные опухшие глаза.

Плакала.

Все мои внутренности в момент понимания этого горячим жгутом стягивает.

– Пусти меня! Не смей прикасаться!

Повинуюсь незамедлительно. Чарушина тотчас отступает.

Тыча в меня пальцем, выдвигает следующие требования:

– В океан, пока я купаюсь, не заходи! И не смотри на меня!

– Смотреть ты мне запретить не можешь. Соррян,

Марин. Какого хрена мне еще тут делать?

Развожу руками, рассекаю ими воздух и взбешенно шоркаю ногой по песку.

Она вздрагивает. Ничего не отвечает. Быстро разворачиваясь, забегает в воду.

Я отворачиваюсь… То есть пытаюсь… Пизжу, блядь. Даже не пытаюсь.

С мазохистским удовольствием наблюдаю за тем, как подпрыгивают Маринкины ягодицы, и вспоминаю, как ночью трахал ее. Не то чтобы это все, что мне сейчас нужно… Но похоть заливает взгляд, несомненно. Ощущаю такое трескучее напряжение, которого не было даже вчера до того, как все у нас случилось.

Один раз ни хрена не закрыл. Сейчас я еще больше Маринку хочу.

Голод усилился.

Я жажду ее сердце настолько, что готов вырвать из груди свое. Только ведь это не сработает. Ей не нужно оно. А если и нужно, то не настолько, чтобы поступиться чем-то своим взамен.

«В марте у нас родится ребенок…»

Сунув руки в карманы шорт, натягиваю над закаменевшим членом палатку. В то же время, едва Маринка поворачивается боком к берегу, смотрю из-подо лба на ее живот. Он по-прежнему выглядит плоским. Но притворяться, что ребенка там нет, больше не получается, даже в целях послабления внутреннего урагана.

Думаю о нем, вспоминаю свой сон и задыхаюсь этой реальностью.

Кажется, это девочка.

Вот же пиздец… Еще одна кобра. А если углубиться во весь тот бред, что мне успел примерещиться, то целых три. Хотя врач сказал, что плод один.

Может, потом? После этой? Да ну на хрен! Я эту не переживу!

Может, это вообще пацан, как у Чары, должен родиться. Просто мне представить трудно, потому что вживую я видел только Бойкину дочку.

Нет, мне, конечно, без разницы. Я хочу трахаться, а не думать о детях. Но почему-то ведь думаю… И при этом не пытаюсь уломать Маринку на близость. Хотя мог бы! Мать вашу, когда есть чувства, даже секс становится сложным.

25

Давай вместе строить новый…

«Я тебя люблю… Изо всех сил тебя люблю, понимаешь?! Но ребенок – это выше… Выше моих сил, Марин…»

Как перестать прокручивать эти слова в голове? Что я здесь делаю? Почему остаюсь?

Ночь была такой сумасшедшей!

Между нами с Даней столько всего произошло! Столько тайн открылось! Столько эмоций было испытано!

Меня бросало из одного аффективного состояния в другое. В первом я взлетала на волне безумной эйфории, во втором – падала и чувствовала себя патологически несчастной.

И все это на бесконечном повторе длилось всю ночь,

даже когда Даня ушел.

Я то воспаряла духом и верила, что он передумает и захочет быть с нами, то вновь разбивалась в болезненном понимании, что мы ему не нужны.

Да, мы. Я больше не могу думать о себе в единственном числе. Нас двое. Я и мой ребенок.

А так хотелось, чтобы стало трое… Кажется, я готова была отдать за это все на свете.

Я и злилась на Даню, и обижалась, и волновалась, как он там, под открытым небом на берегу, и переживала, что действительно бросит меня на острове одну, и ненавидела его… И любила сильнее, чем когда-либо.

Все это вызывало бурные потоки слез. Я захлебывалась ими до икоты. Как еще мне было справляться?!

«Это все гормоны!» – убеждала себя я, в надежде, что в какой-то момент меня перестанет так нещадно шатать.

Основная задача до того, как это произойдет – не тронуться умом. Я уже на краю пропасти.

И даже несмотря на столь очевидный жизненный кризис, как только рыдания стихали, я мысленно возвращалась к нашему с Даней сексу. Все случилось совсем не так, как я ожидала. Но учитывая наши характеры и эмоции, которые мы все это время накапливали, вполне закономерно.

Штормовая ярость. Животная страсть. Необузданный голод. Отчаянная жадность.

Боли я почти не ощущала. Она пронзила мое тело в момент разрыва девственной плевы и практически сразу же сгорела в огне безумной потребности близости. Лишь почувствовав Даню внутри своего тела, я поняла, что ласки и совместные оргазмы – это, безусловно, чудесно, но это не единение.

Вторжение. Захват. Сдача в плен. Присвоение.

Только когда мужчина берет, а женщина отдается, достигается то самое фантастическое слияние, которого мы так жаждем в любви.

Как я могла после этого лгать? Даня, обнаружив мою кровь, выразил такой панический страх. Трижды бы он меня убивал, трижды бы я возвращалась и каялась. Не хотела, чтобы он винил себя в том, что причинил вред мне или ребенку. Таких мук я ему не желала.

Но как же потом было обидно и больно, когда он не верил! Понимала, конечно, что сама виновата. Наплела такой клубок лжи, что и самой с трудом распутать удалось.

Ужас, который Даня выказал, узнав, что малыш его, меня размазал окончательно. Хоть я и ждала подобного, но в реальности познать все это и прочувствовать оказалось запредельно больнее, чем я представляла.

Я перестала ориентироваться во времени. И примерно не поняла, в каком часу уснула. Помню, что к тому моменту жгли не только глаза, но и кожа лица. Кроме того, воспалилась слизистая. Почудились даже симптомы простуды. К счастью, стараниями Лизы у меня имелись с собой все необходимые лекарства. Следуя инструкции, которую она для меня расписала на отдельном листке, приняла сразу комплексно. Только после этого отрубилась.

Утром, как обычно, проснулась от голода. Не терпелось, конечно, по-быстрому заморить червячка, но я вспомнила, что накануне ничего нормально так и не съела, и заставила себя приготовить полноценный завтрак, а после него и обед.