Сжигающий суд
Шрифт:
Но Партингтон лишь сказал:
– Я сейчас подумал о наиболее сложном вопросе: вскрытии склепа и исчезновении тела. Если мистер и миссис Хендерсон были напичканы морфием, разве услышали бы они что бы то ни было?
– Боже мой, вы правы! – воскликнул Стивенс, чувствуя облегчение. – Тем не менее… – поколебавшись, добавил он.
– Вы хотите сказать, что кто-то другой мог бы услышать шум? И Хендерсон клянется, что вход в склеп не тронут? Пусть будет так, причем я очень хочу верить в его искренность. Мы действительно наделали много шума и повреждений, но вспомните, что мы пользовались рычагами и кузнечными молотами. Я полагаю, вы помните также покрытие склепа? Оно составлено из плит разных форм, соединенных цементом, который залит между ними в расщелины – нечто похожее на куски головоломки. Но под плитами нет цемента! Тогда не легче ли было удалить цемент по периметру и поднять плиты все вместе? Словно крышку, как мы это проделали с плитой, закрывавшей вход в склеп. Тогда нужно было лишь убрать цемент по периметру, а вот это Хендерсон мог и не заметить. Слой гравия и земли, который нужно поднять и переложить, оставил бы, конечно, следы… Но не забывайте, что он уже был потревожен во время похорон, и все вполне можно перепутать…
Так же, как и Партингтону, Стивенсу очень хотелось бы убедить себя в этой версии, однако причины у него были гораздо более личные, поэтому, наверное, ему удавалось размышлять так логично.
Они подошли к выходу из парка. Кингс-авеню в редком свете уличных фонарей напоминала темную реку.
– Я прошу прощения за свои длинные рассуждения, – сказал Партингтон, – но в том положении, в котором мы оказались, мы должны поверить во что-то в этом роде. Эдит считает меня материалистом, и я не вижу причин стыдиться этого. Она всегда думала, что я сделал аборт той девушке, которая работала у меня, только потому, что та забеременела моими стараниями. Так кто же тогда действительно материалист, позвольте спросить?
Прежде чем выйти из дома Партингтон пропустил еще один стакан, и это, кажется, окончательно развязало ему язык.
– Вы можете считать, что я нашел отличное объяснение всему, что касается склепа. Конечно же, это была какая-то махинация со стороны распорядителя похоронами.
– Распорядителя похоронами? Вы имеете в виду мистера Аткинсона?
Он увидел, как врач поднял брови.
– Старый Джонах? Да, конечно же, вы должны знать его! О, это интересный тип! Он похоронил несколько поколений Деспардов и теперь очень стар. Именно оттого, что речь шла об Аткинсоне, наш друг Хендерсон был так уверен, что не могло быть никакого надувательства со стороны служащих похоронного бюро. Марк показал мне это заведение по дороге сюда сегодня вечером. Он сказал что теперь сын старого Джонаха руководит предприятием. Старый Джонах часто виделся с отцом Марка, и тот любил спрашивать его, шутя, конечно, сидит ли он все еще в своем «чайном салоне» или в своем «углу» [3] ? Я не знаю, что он слышал в ответ. Возможно… О! Доброй ночи!
3
Намек на героя серии новелл баронессы Оржи «Старик на углу», который разгадывал тайны, занимаясь тем, что завязывал и развязывал узелки на шнурке
Стивенс, уверенный в том, что собеседник уже вряд ли способен нормально рассуждать, быстро удалялся, пожелав ему доброй ночи. Однако Стивенсу хотелось побыть одному, и он замедлил шаги, как только понял, что Партингтон возвращается по аллее обратно.
Стивенс находился в состоянии полной растерянности, мысли и чувства его были расстроены. Ему вдруг захотелось, чтобы кто-то мудрый оказался рядом и задал бы ему несколько точных вопросов, которые бы привели его собственные мысли в порядок. Например: «Не кажется ли тебе, что есть нечто ненормальное в том, что касается Мэри?» Но что он мог бы ответить? Именно к этой стороне дела Стивенс испытывал почти физическое отвращение. Именно перед этой чертой ум его, инстинктивно, так, как отступают перед огнем, останавливался. Он не мог бы ответить на свои же вопросы и поэтому не слишком фантастичными. К тому же на чем бы они основывались? Все сводилось к фотографии, совпадению имен, поразительному сходству… а также к тому, что фотография исчезла… Но это и все.
Стивенс постоял перед коттеджем. Дом был погружен в темноту, и только красноватый свет пробивался через окно гостиной. По всей видимости, Мэри зажгла камин. Это показалось ему странным, так как она не любила и даже боялась огня. Ощущение тревоги внезапно возникло у Стивенса.
Входная дверь оказалась запертой только на щеколду. Он открыл ее и вошел в холл, освещенный справа, из гостиной, лишь отблесками огня. Было тихо, слышалось только потрескивание древесины, пожираемой пламенем. Видимо, дрова были сырыми.
– Мэри! – позвал он.
Ему никто не ответил. С чувством все возрастающего беспокойства Стивенс вошел в гостиную. Без всякого сомнения, дрова были очень сырыми – он почти задохнулся от едкого желтоватого дыма, в клубах которого дрожало слабое и неяркое пламя. Слышалось, как шипят и трещат поленья. В дымном свете комната казалась странной, незнакомой, но тем не менее освещения было достаточно, чтобы Стивенс смог различить около камина табурет, на котором стояла тарелка с сандвичами, термос и чашка.
– Мэри!
Он вернулся в холл, его собственные шаги показались ему очень тяжелыми, и паркет из-за этого скрипел непривычно громко. Стивенс приблизился к маленькому столику, на котором стоял телефон, и его рука машинально ощупала кожаный портфель, который находился на прежнем месте. Однако портфель был открыт, а рукопись торчала из него наполовину, словно бы ее засовывали в спешке.
– Мэри!
Ему ответила лишь заскрипевшая под его ногами лестница. Он поднялся наверх, в спальне горела лампа, стоявшая у изголовья кровати, но комната оказалась пуста и покрывало было не смято. На камине часы лихорадочно отбивали секунды. Они показывали три часа пять минут. И тут Стивене увидел на бюро записку.
«Дорогой Тед, – прочел он. – Меня не будет этой ночью. От этого зависит наш с тобой душевный покой.
Я вернусь завтра утром, и, умоляю тебя, не тревожься. Все это ужасно трудно объяснить. Но что бы ни вообразил ты, ЭТО НЕ ТО, ЧТО ТЫ ДУМАЕШЬ.
Любящая тебя Мэри.
Р. S. Я беру машину. Приготовила тебе сандвичи и кофе в термосе. Ты найдешь все это в гостиной. Элен придет утром к твоему завтраку».
Стивенс сложил письмо и бросил его на бюро. Внезапно он почувствовал себя неимоверно усталым и присел на край кровати. Отдохнув немного, он встал и спустился на первый этаж, по пути зажигая лампы.
Он открыл портфель и, изучив его содержимое, обнаружил то, что и ожидал. Рукопись Кросса состояла из двенадцати глав, теперь их осталось только одиннадцать.
Глава, касающаяся Мари Д'Обрэй, гильотинированной за убийство, исчезла.
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
АРГУМЕНТЫ
Лоренс, находясь однажды в спальне, взял
маленькую маску, покрытую черным бархатом,
и, шутки ради надев ее, направился к зеркалу.
Но не успел он посмотреть на свое отражение,
как старый Бэкстер закричал ему из-за кровати:
«Не делай этого, безумец! Ты что, хочешь
взглянуть на себя глазами смерти?»
Глава XI
В половине восьмого утра Стивенс, уже приняв душ и переодевшись, спускался по лестнице. Неожиданно он услышал несмелый стук дверного молотка.
Стивенс замер, ухватившись рукой за перила, и почувствовал вдруг, что не может ответить, так как язык не слушался его. «А что если это Мэри?» – подумал он. Всю ночь он обдумывал упреки, но, не желая их высказывать, стал быстро соображать, с чего он может начать разговор с женой. Лампы на первом этаже по-прежнему были включены, и гостиная еще была полна остывшего уже дыма. Холл показался Стивенсу странно незнакомым.